быть, нуль; все права, авторитет, все сообщала ему она -  корпорация.  И
физически он всем  был  обязан  ей  -  полнотой  белого  лица,  брюшком,
поднимавшим его престиж в глазах новичков, и привилегией в торжественных
случаях  появляться  в  высоких  сапогах,  с  шарфом  через  плечо  и  в
корпорантской шапочке, упиваясь сознанием, что  на  нем  форма.  Правда,
ему, например, все еще приходилось отступать  перед  любым  лейтенантом,
ибо  корпорация,  в  которую  имели   доступ   лейтенанты,   была   выше
дидериховской;  но  зато  с  кондуктором  конки  можно  было  обращаться
бесцеремонно, не опасаясь отпора. Мужественность была  написана  на  его
лице грозными письменами-шрамами; они исполосовали  подбородок,  щеки  и
врубались даже в голову под коротко остриженными волосами. А как приятно
было ежедневно доказывать свою мужественность  кому  только  вздумается!
Однажды  подвернулся  счастливый  случай.  Дидерих  и   Готлиб   Горнунг
отправились вместе с горничной своей хозяйки на танцы в "Галензее".  Вот
уж  несколько  месяцев,  как  друзья  поселились   в   одной   квартире,
привлеченные хорошенькой горничной. Оба делали ей маленькие  подарки,  а
по воскресеньям ходили с ней гулять. Дидерих мог  лишь  строить  догадки
насчет  того,  добился   ли   Горнунг   такого   же   успеха   в   своих
домогательствах, как он сам. Официально и по мотивам корпоративной чести
он считал, что это ему неизвестно.
   Роза была неплохо одета и пользовалась  успехом  на  балу.  Дидериху,
которому хотелось протанцевать с Розой  еще  одну  польку,  пришлось  ей
напомнить, что он подарил ей перчатки. Он уже отвесил учтивый  поклон  -
необходимое вступление к танцу, как вдруг между ним и Розой вырос кто-то
третий и  унесся  с  ней  в  польке.  Смущенный  Дидерих  смотрел  вслед
танцующей паре, и в душе у него шевелилось неясное  чувство,  что  такой
поступок требует возмездия. Но, раньше чем он тронулся с места, какая-то
девушка бросилась в гущу танцующих, влепила Розе  затрещину  и  довольно
неделикатно разлучила ее с партнером. Дидерих в тот  же  миг  ринулся  к
похитителю Розы.
   - Милостивый государь, - сказал он, твердо глядя ему в глаза,  -  ваш
поступок не имеет названия.
   - Ну и пусть, - ответил тот.
   Озадаченный  неожиданным  оборотом  столь   официального   разговора,
Дидерих буркнул:
   - Грубиян!
   - Мужлан! - живо ответил тот и хихикнул.
   Дидерих окончательно растерялся от такой безграничной невоспитанности
и уже хотел было поклониться и отступить, но незнакомец вдруг пнул его в
живот, и в то же мгновение оба, сцепившись, покатились по полу. Под визг
и улюлюканье окружающих они дрались до тех  пор,  пока  их  не  разняли.
Готлиб Горнунг, шаривший по полу в поисках пенсне Дидериха, крикнул: "Да
он улепетнет!" - и бросился вдогонку за обидчиком. Дидерих - за ним.
   Они успели увидеть, как незнакомец в сопровождении какого-то молодого
человека вскочил в наемный экипаж. Они тоже сели в пролетку и  помчались
за своими противниками. Горнунг заявил, что корпорация не  примирится  с
таким пятном на его чести.
   - Ничтожество! Дал стрекача, а даму оставил на произвол судьбы.
   Дидерих объявил:
   - С Розой у меня все кончено.
   - У меня тоже.
   Ехали и волновались:
   - Догоним ли? Нам попался какой-то одёр.
   - А что, если это плебей? Если он не способен дать сатисфакцию?
   Решили: в таком случае эпизод официально не имел места.
   Первый экипаж остановился  перед  богатым  домом,  в  западной  части
Берлина . Не успели Дидерих и Горнунг  подъехать,  как  дверь
захлопнулась. Они решительно стали на часах у  подъезда.  Было  холодно,
они принялись шагать  возле  дома  -  двадцать  шагов  налево,  двадцать
направо, - ни на секунду не выпуская из виду двери и без конца  повторяя
энергично и воинственно одно и то  же.  Драться  только  на  пистолетах.
Дорого заплатит обидчик за попрание чести "Новотевтонии"! Только  бы  он
не оказался пролетарием!
   Наконец появился швейцар, и ему учинили допрос. Пытались описать  ему
наружность молодых людей, но особых примет ни у того, ни  у  другого  не
могли припомнить. Горнунг, горячась еще больше Дидериха, утверждал,  что
надо ждать, и они битых два часа вышагивали по улице.  Но  вот  из  дома
вышли два офицера. Дидерих и Горнунг смотрели на них,  вытаращив  глаза:
те или не те? Офицеры были неприятно поражены. Один  из  них  как  будто
даже побледнел.  И  тогда  Дидерих  решился.  Он  подошел  к  тому,  что
побледнел.
   - Милостивый государь...
   Голос у него сорвался. Лейтенант растерянно сказал:
   - Вы, вероятно, ошиблись.
   - Отнюдь  нет,  -  с  трудом  выжал  из  себя  Дидерих.  -  Я  требую
удовлетворения. Вы осмелились...
   - Да я вас не знаю, - пробормотал лейтенант. Но  его  спутник  шепнул
ему на ухо: "Так же нельзя", - потребовал у него  визитную  карточку  и,
достав свою, вручил обе Дидериху. Дидерих подал карточку в свой черед  и
затем прочитал:  "Альбрехт,  граф  Тауэрн-Беренгейм".  Он  уже  не  стал
тратить время на то, чтобы прочесть вторую карточку, а принялся  усердно
отвешивать частые поклоны. Второй офицер между тем обратился к Горнунгу:
   - Мой друг разрешил себе пошутить  без  всякого  злого  умысла.  Само
собой, он готов дать вам любое удовлетворение; я хотел лишь сказать, что
у него не было намерения обидеть вас.
   Он взглянул на своего спутника; тот  только  пожал  плечами.  Дидерих
пробормотал:
   - О, благодарю, благодарю!
   - Будем считать, что инцидент исчерпан, - прибавил второй  офицер,  и
оба удалились.
   Дидерих все еще не трогался с места. Лоб у  него  был  влажен,  мысли
путались. Но вот он глубоко вздохнул, и лицо его медленно  расплылось  в
улыбке.
   Вечером, во время выпивки,  разговор  вертелся  только  вокруг  этого
эпизода. Дидерих расхваливал перед своими коллегами  подлинно  рыцарское
поведение графа.
   - Истинный аристократ никогда не  изменяет  себе.  -  Он  сложил  рот
воронкой и, медленно выталкивая слова, изрек: - Говорите что угодно,  но
хороший тон, ф-форма - не пустой предрассудок.
   Через каждые два слова  он  призывал  Горнунга  в  свидетели  великой