минуты, пережитой им.
   - И ни малейшего чванства, верно? Шутка как-никак рискованная, но  на
них  и  не  обидишься.  Держатся  б-безукоризненно,  могу  вас  уверить.
Объяснения его сиятельства были,  безусловно,  удовлетворительными,  так
что я счел невозможным... Вы понимаете, ведь я не какой-нибудь невежа.
   Все понимали, и все уверяли  Дидериха,  что  "Новотевтония"  вышла  с
честью из этого дела. Визитные карточки обоих аристократов  передавались
новичками из рук в руки, а затем были приколоты под скрещенными рапирами
к портрету кайзера. В этот вечер не  осталось  ни  одного  новотевтонца,
который бы не напился до потери сознания.
   На этом кончился семестр, но ни у Дидериха, ни  у  Горнунга  не  было
денег на дорогу домой. Да и вообще денег давно уже не было. Обязанности,
налагаемые корпоративной жизнью, требовали таких  расходов,  что  сумма,
высылаемая Дидериху, достигла двухсот пятидесяти марок. И все  же  долги
одолевали его. Казалось, все источники иссякли, вокруг  раскинулась,  на
сколько  хватает  глаз,  высохшая,  изнемогающая   от   жажды   земля...
Волей-неволей пришлось, хотя это и не по-рыцарски, подумать о  взыскании
денег, данных  некогда  взаймы  собутыльникам.  Несомненно,  кое-кто  из
"стариков"  теперь уже ворочает большими деньгами. У Горнунга
таких должников не нашлось. Дидерих вспомнил Мальмана.
   - С этим можно не церемониться,  -  пояснил  он.  -  Он  ни  в  одной
корпорации никогда не состоял, мужлан из мужланов.  Надо  взять  его  за
бока.
   Увидев  Дидериха,  Мальман  с  места  в   карьер   разразился   своим
громоподобным хохотом, который Дидерих почти забыл, и ему сразу стало не
по себе. Как он бестактен, этот Мальман!  Ведь  надо  же  понимать,  что
вместе с Дидерихом здесь, в  бюро  патентов,  незримо  присутствует  вся
"Новотевтония", уже только во имя ее Мальману следовало бы  проникнуться
уважением к Дидериху. У него было такое чувство, точно его грубо вырвали
из некоего всесильного целого, и вот  он  стоит  один  лицом  к  лицу  с
противником. Положение  непредусмотренное  и  невеселое!  Тем  развязнее
приступил он к делу. Он, разумеется,  не  просит  вернуть  ему  долг.  С
приятелем  так  не  поступают.  Он  лишь  просит  Мальмана  о  маленькой
любезности: поручиться за  его  вексель.  Мальман  откинулся  на  спинку
кресла и отчеканил твердо и просто:
   - Нет.
   Дидерих в замешательстве:
   - То есть как это - нет?
   - Не в моих правилах ручаться за чужие векселя, - заявил Мальман.
   Дидерих побагровел от негодования.
   - Но ведь я поручился за вас, а потом мне  предъявили  вексель,  и  я
выложил сто марок. Вы-то уклонились.
   -  Вот  видите?  А  если  бы  я  сейчас  согласился   дать   за   вас
поручительство, вы бы тоже не уплатили.
   Дидерих только глазами хлопал.
   - Нет, дружок, если я решусь на самоубийство, я обойдусь без вас.
   Овладев собой, Дидерих с вызовом бросил:
   - Вы понятия не имеете о рыцарской чести, сударь.
   - Не имею! - подтвердил Мальман и оглушительно захохотал.
   - В таком случае вы попросту мошенник. Известно, что где патенты, там
и мошенники, - сказал Дидерих, выразительно подчеркивая каждое слово.
   Мальман уже не смеялся.  Глаза  на  маленьком  лице  загорелись  злым
огоньком; он встал.
   - А теперь я попрошу вас выйти вон, - произнес он, не повышая голоса.
- Меня мало трогают ваши благоглупости, но рядом сидят мои  подчиненные,
им незачем слушать такие вещи.
   Схватив гостя за плечи, он повернул его спиной к себе и стал  толкать
к двери. За каждую попытку  вырваться  Дидерих  получал  увесистый  удар
кулаком.
   - Я требую удовлетворения! - кричал он. - Вы должны драться со мной!
   - А я и дерусь. Не чувствуете? Тогда я позову еще кого-нибудь.  -  Он
открыл дверь. - Фридрих!
   Дидерих был передан из рук в руки упаковщику, и  тот  спустил  его  с
лестницы. Мальман крикнул ему вслед:
   - Не взыщите,  дружок.  Захочется  вам  опять  поговорить  по  душам,
приходите без церемоний.
   Дидерих привел себя в порядок и, приосанившись, вышел на  улицу.  Тем
хуже для Мальмана, если он так себя повел! У Дидериха же совесть  чиста:
на суде чести у него  была  бы  блестящая  позиция.  Возмутительно,  что
какой-то там индивид может позволить себе такие вольности.  Дидерих  был
оскорблен за все существующие корпорации. Но вместе с  тем  воскресло  и
его былое уважение к Мальману. "Подлая скотина, - думал он, -  но  таким
нужно быть..."
   Дома его ждало заказное письмо.
   - Ну вот, мы можем ехать, - сказал Горнунг.
   - Как это "мы"? Эти деньги мне самому нужны.
   - Ты, верно, шутишь? Не могу же я один здесь торчать.
   - Поищи себе компанию!
   Дидерих разразился таким хохотом, что Горнунг подумал: уж  не  спятил
ли? Но Дидерих в самом деле собрался и уехал.
   По дороге он спохватился, что адрес на конверте написан рукой матери.
Это было необычно... Мать сообщала, что со времени ее последней открытки
отцу стало намного хуже. Почему Дидерих не приехал!
   "Мы должны быть готовы к самому ужасному.  Если  хочешь  свидеться  с
нашим горячо любимым папочкой, не мешкай, сын мой".
   Тон письма смутил Дидериха. Но он решил, что матери верить не  стоит.
"Женщинам я вообще не верю, а мама особенно склонна к преувеличениям".
   Тем не менее, когда он приехал, господин  Геслинг  действительно  был
при последнем издыхании.
   Дидерих, потрясенный видом умирающего отца, забыл все свои правила  и
чуть не на  пороге  разревелся.  Шатаясь,  подошел  к  постели.  В  одно
мгновенье  лицо  его  взмокло,  точно  облитое  водой.  Он   часто-часто
взмахивал руками и бессильно хлопал себя  по  бедрам.  Ему  бросилась  в
глаза правая рука отца, лежавшая поверх одеяла, он опустился на колени и
поцеловал ее.  Фрау  Геслинг,  безгласная  и  робкая  даже  в  последние
мгновения жизни своего  владыки,  целовала  его  левую  руку  по  другую
сторону кровати. Дидерих, вспоминая, как этот изувеченный черный  ноготь
устремлялся к его лицу, когда отец давал ему оплеуху, громко заплакал. А
побои за кражу пуговиц! Страшна была эта рука;  но  при  мысли,  что  он
теряет ее, горестно сжималось сердце. Он чувствовал, что мать  думает  о