- Только вы, ваша  светлость,  могли  добиться  этого,  -  подтвердил
Терра.
   - Может быть, я  перегнул  палку?  -  неожиданно  спросил  Ланна.  От
внутреннего беспокойства он чуть не вскочил, но сдержался.
   - На основании  личного  опыта  могу  заверить  вашу  светлость,  что
созданный вами блок буржуазных партий способствует грандиозному расцвету
дел. А дела - самое главное!
   - Каким вы стали практичным!
   - Потому-то вы, ваша светлость,  и  должны  без  малейшего  недоверия
принять из моих рук неопровержимое  доказательство  того,  какие  у  нас
творятся дела. - И Терра протянул свой документ.
   Ланна не взглянул на него, он не спускал глаз с Терра.
   - Милый друг, затруднений у меня и без того вдоволь. Я не хочу, чтобы
ваша вера в мое искусство все улаживать поколебалась,  а  потому,  прошу
вас, не создавайте мне затруднений непреодолимых.
   - Прочтите! - сказал Терра, тихо и настойчиво.
   Взгляд Ланна заколебался, стал неуверенным. Ланна  встал.  Он  обошел
плетеный диван, на котором сидел Терра, сделал несколько шагов у него за
спиной, затем все стихло. Не улизнул ли он?
   Терра сказал наугад, не оборачиваясь и как будто в пространство:
   - Если бы могущественнейшее лицо в государстве стало утверждать мне в
глаза, что международная шайка преступников,  с  центром  в  Кнакштадте,
подкапывается под это самое государство и готовится в ближайшем  будущем
взорвать его, я бы непременно усомнился.  Естественно,  что,  когда  это
утверждаю я, могущественнейшее лицо тоже не верит. Меня сразу  же  опять
берут на подозрение. Скорее автомобиль! Я уезжаю.
   Когда он вставал, голос Ланна произнес издалека:
   -  Есть  такие  дела,  которые  имеете  право   знать   вы,   но   не
могущественнейшее  лицо  в  государстве.  -  Ланна  сидел  в   углу,   у
курительного столика, под бюстом, увенчанным каской и орлом. - Иначе все
действительно может взлететь на  воздух,  -  заключил  он,  когда  Терра
подошел к нему. Умиротворяющий жест, и он предложил папиросы,  но  Терра
отказался. - Надо сохранять равновесие! - продолжал  Ланна.  -  Вот  моя
задача. А ваша - делать открытия, нарушающие его. Я отдаю  вам  должное,
вы мне друг.
   Терра безмолвно протянул ему документ.
   - Только не читать! - сказал Ланна, однако взял бумагу и поднес к ней
зажженную спичку. Терра  хотел  выхватить  ее,  но  бумага  уже  горела.
Взмахнув в воздухе ногами, он рухнул в  ближайшее  кресло.  "Кончено!  -
чувствовал он; и дальше: - Этому угрю все уже было известно. Я опоздал".
   Облегченно вздохнув, Ланна развеял пепел разоблачений.
   - Документ сфотографирован! - крикнул Терра  из  недр  кресла.  Он  с
трудом выкарабкался, ему мешал стол.
   - Тогда я могу лишь посоветовать вам любоваться фотографией  в  самом
укромном месте, - спокойно сказал Ланна.
   Терра, наконец, встал, он заикался от бешенства.
   - Укромнейшее место, могущественнейшее лицо! Могущественнейшее лицо в
укромнейшем месте!  Ваша  светлость,  на  худой  конец,  может  остаться
могущественнейшим лицом в укромнейшем месте. - От бешенства и  ненависти
он весь дергался.
   Ланна созерцал этого бесноватого и следовал за  ним  глазами  не  без
сочувствия, когда тот стал кружить по  комнате,  мимо  резного  стола  с
альбомами гравюр, мимо бюста, мимо вычурного камина, мимо музейной тумбы
с китайской вазой, мимо голландских кресел и снова к  могущественнейшему
лицу. Оскалил зубы, зарычал без  слов  и,  насмешливо  захохотав,  снова
забегал вдоль разукрашенных стен... Одна из дверей тихонько  отворилась,
Зехтинг забыл  прикрыть  ее  за  собой,  ничего  подобного  ему  еще  не
случалось видеть.
   Он шепнул рейхсканцлеру, что прибыл посол, которого ожидали, но Ланна
только пожал плечами. Когда Зехтинг ушел, он встал  и  преградил  дорогу
Терра.
   - Ну? - спросил он, как врач-психиатр. - Отбушевали? Легче стало? - И
так  как  тот  продолжал  хохотать  от  бешенства:  -  Нельзя   же   так
распускаться. - Ланна улыбнулся заученно-любезной улыбкой. Он  думал  об
адмирале Фишере как о воплощении всех  враждебных  сил,  грозивших  ему,
думал о своей отставке - и любезно улыбался ничего не видевшему Терра.
   - Монополия на уголь и руду! - мягко  сказал  Ланна.  -  Вот  чем  вы
хотите воспрепятствовать войне. Но если глава правительства пожелает, он
объявит войну, несмотря ни на что. Я  не  желаю  войны,  потому  что  ее
желают мои противники, в этом для вас гарантия. И  я  достаточно  ловок,
чтобы воспрепятствовать ей всякий раз, когда я сам как будто  провоцирую
ее, - и в этом еще общая  гарантия.  Как  вам  понравился  мой  шаг,  за
который  меня  сделали  князем?  Но  подождите  следующего!  -  Он  явно
чувствовал себя уверенней, чем в начале беседы, и даже похлопал Терра по
плечу.  -  Вашим  известиям,  милый  друг,  возможно,  найдется   другое
применение, чем вы предполагали,  но  они  не  утратят  своей  ценности.
Постарайтесь, пожалуйста, проследить, что  происходит  на  другом  конце
сети,  соединяющей  Кнакштадт  с  Парижем!  Считайте  себя  моим  тайным
агентом! - Он успокоительно погладил руку, которую Терра не подал ему, и
сам проводил его до двери.
   Лишь спустившись с лестницы, Терра заметил, что у него перед  глазами
туман. Он не разглядел времени на больших  часах.  Снова,  как  некогда!
Рано  он  похвалялся,  что  закален  против   всего.   "Такие   вопиющие
безобразия, к сожалению, не скоро перестанут волновать меня. Ради кого я
трудился? Ради этого любезного ничтожества! Ради него заставил себя быть
тем, чем я стал!" Громко застонав, он скорчился, как от боли, на сидении
своего автомобиля. Тут они попали в затор,  и  какая-то  дама  удивленно
заглянула в автомобиль. Терра вздрогнул: Алиса! Нет, опять ошибка; но ей
он  еще  себя  покажет,  теперь  всему  конец.  "Удалиться  от  мира   и
заготовлять бомбы - единственное, что мне осталось!.. Впрочем, нет! Надо
съездить в Париж. Сделать самую последнюю попытку".
   Дочери Ланна, ожидавшей его,  он  написал  отказ  -  отказ  навсегда.
Вечером он уехал.


   На следующий вечер он вышел из своей гостиницы в Париже и  отправился
пешком в один дом, о котором  неоднократно  слышал.  Дом  средней  руки;
привратница указала квартиру, которую он искал. Ему отворили; он спросил
того, с кем желал переговорить. Еще нет дома? Но  его,  хоть  он  и  был