прегрешений".
   - Ты давно уже не строил гримас, - заметила княгиня в зеркало,  перед
которым подправляла свою неувядаемую красоту.
   Он застонал.
   - Еще бы! Мне не часто приходилось одновременно  сражаться  со  всеми
кошмарными страшилищами, какие только порождает жизнь.
   - Если это не пустая болтовня, очевидно, ты хватил через край в своих
обычных сумасбродствах.
   - Знала  бы  ты,  какое  благодеяние  для  жалкой  твари  вроде  меня
выслушивать заслуженные упреки от испытанного друга вроде тебя!
   Она с сердобольным видом подошла к нему,  кстати  лицо  ее  было  уже
готово.
   - Старый друг, тебе давно пора образумиться. В известные годы  нельзя
уже быть вне жизни, иначе это плохо кончится.
   - На что ты намекаешь?
   - Вот вопрос! Разумеется, я говорю о твоем романе. Всякий видит, чего
он тебе стоит. Дитя, меня ты не проведешь, ты никогда  не  обладал  этой
женщиной.
   - Однако все в этом уверены, - пролепетал он испуганно.
   - Пусть их верят, - вам, мужчинам, так приятнее. А я стою  на  своем.
Где же происходят ваши томительные встречи?
   - За городом, - сознался Терра послушно, как  дитя.  -  При  нынешней
погоде это несносно. Она безумно ненавидит мужа.  Вот  главная  причина,
почему мы терзаем друг друга и не находим удовлетворения.
   Княгиня пожала прекрасными плечами.
   - Ничего ты не понимаешь. Тебя она сводит  с  ума,  а  мужа  тоже  не
упускает. Чем она для тебя рискует? Ну, а ты? В тебе самом нет настоящей
страсти, иначе она давно была бы твоей.
   - Вот истинный здравый смысл! - сказал он облегченно, меж тем как она
уже снова вертелась перед зеркалом, оглядывая свой вечерний туалет.
   - Я охотнее проводил бы ночь за ночью у тебя, - сознался он.
   - Этого многие бы хотели, - сказала она, продолжая вертеться.
   - Тут-то и кроется мое непостижимое раздвоение, - сказал он, вовсе не
думая о ней.
   Она же расхохоталась от души, невозмутимо и заразительно.
   - Все равно тебе уже поздно меняться, - сказала она.
   -  Только  ты  не  меняйся!  -  серьезно  посоветовал  Терра.  -   Ты
безупречна, и как мать тоже. Береги наше возлюбленное дитя!  -  прибавил
он умоляюще.
   - Ты ходишь сюда лишь ради него, - заметила она в досаде. - Но что ты
даешь ему, кроме твоих рискованных - ну, скажем, дурачеств? -  закончила
она первым попавшимся словом. -  А  я,  старый  друг,  -  добавила  она,
похлопывая себя по белоснежной шее, - я приспособляю его к себе.
   Во время этой декларации на пороге появился мальчик. Терра вскочил от
неожиданности: молодой человек во  фраке.  В  черном  он  казался  выше,
хрупкость, изящество и нежность красок делали его похожим на  переодетую
девушку. Он помог матери накинуть манто Она взяла его под руку.  Что  за
пара! Знатный юноша избрал себе в подруги многоопытную, но  еще  молодую
женщину. То была пара, созданная для легких  наслаждений,  невозмутимая,
неутомимая. Пара, за которой тянулись все взгляды, как за  воплотившейся
мечтой. Для каждого, в ком иссякал жизненный пыл, эта  пара  была  прямо
находкой. Ей цены не было.
   - Желаю успеха, - пробормотал Терра.
   - Можно сказать, что он мой сын? - спросила мать.
   - Всем, что тебе свято, клянусь: нельзя! - сказал Терра. - И все  это
для господина доктора Мерзера? - спросил он.
   У обоих губы сложились в пренебрежительную гримасу.
   - Есть и другие кавалеры, - сказал пятнадцатилетний юноша и  удалился
со своей дамой.
   - Это начало конца! - вскричал Терра спустя долгое время. Он был один
и говорил вслух. - Ты этого хотел, прохвост! Коварный прохвост, ты щедро
снабжаешь деньгами мать, чтобы она загубила и убрала с твоего пути  твое
собственное дитя. Ты боишься этого юноши. Он  не  чета  тебе,  он  может
стать наглядным доказательством твоей неудавшейся жизни. Подлый  убийца,
ты толкаешь его, снабдив деньгами, в первую попавшуюся пропасть!
   Самообвинения сыпались градом. Но когда все было сказано: "В какой же
момент следовало отнять его у матери?" И  он  решил  про  себя:  "Такого
момента не было. Мой Клаудиус - сын кокотки. В белокурой  головке  моего
малыша, к которой я некогда  прижимался  лицом,  всегда  было  темно.  А
почему бы только в головке? Должно быть, и в сердце у него  тоже  темно?
Нет, я не в силах был  изменить  ни  головы,  ни  сердца.  Из  мальчика,
который послушно терпел меня и выжидал, вырос юноша и стал моим  врагом.
Но при этом я не шутя подозреваю, что, несмотря на все,  мы  любим  друг
друга... Судьба, свершай свой путь!" - закончил он и ушел.
   "Моя старая приятельница советует мне  быть,  как  все!  Пусть  лучше
оглянется на себя! Едем!" Он сел в свой автомобиль и поехал в Либвальде.

   Что за путешествия зимними ночами ради часового  свидания!  Опасность
была несравненно больше, чем если бы Алиса просто принимала его у себя в
красной гостиной. Страх перед супругом? Не в этом дело. Но пусть  супруг
потеряет след, пусть, еще лучше, потеряет разум. Его  шпионы,  наверное,
донесут ему, где происходят встречи,  но  они  не  раскроют  ему  смысла
прогулок по грязи в самых неожиданных местах. Терра думал:  "Собственно,
все наши стремления сводятся к тому, чтобы он не мог сомневаться в нашей
физической  невинности?  Мы  совершаем  самый  ловкий  обман,   ибо   он
соответствует истине. Как тут распутаться какому-то  Толлебену!  Он,  не
задумываясь, предпочел бы, чтобы мы  обманывали  его  попросту.  Никакой
улики. Он не может рассчитывать даже на такое реальное оскорбление,  как
в случае с Мангольфом. Дьявольски скомбинированный план, чтобы человек с
подобной самоуверенностью лишился рассудка".
   В этот миг посреди пустого шоссе, где завывает  ветер,  он  ненавидел
Алису. "Как можно до такой степени подчиниться женщине!  Мужчина  должен
сохранить за собой хотя бы  возможность  борьбы.  В  сущности  я  больше
уважаю Толлебена, чем эту женщину... Что, если повернуть назад?"
   Но едва он вошел в парк Либвальде, как раскаяние овладело им. Деревья
кряхтели и скрипели под  ветром,  влажная  листва  змеилась  в  темноте,
студено журчала вода. "Все это хранит мою Алису, среди глухой  пустынной
непогоды я ищу мою Алису!"
   Он выбрался на аллею, на большую аллею между террасой и  рекой.  Быть