повел дальше, робко оправдываясь.
   - Ты разоблачен, - вторгаясь, объявил Мангольф.
   - Кто это сказал? - почти одновременно крикнул ему  навстречу  Терра.
Он очень покраснел, схватил  папиросу  и  судорожно  затянулся.  Так  же
внезапно он снова пришел в равновесие. - Присаживайся,  милый  Вольф!  -
указал он на ящик,  а  затем:  -  Твоя  испытанная  проницательность  не
позволяет тебе ни минуты сомневаться в смысле и сути моего общественного
положения. Водить людей, как им привычно, по замкнутому кругу; тормошить
их, опьянять, одурманивать, отбирать у них деньги и посылать их к черту.
Сделай для них в качестве государственного деятеля больше, если сумеешь!
Или, по-твоему, я фантазер?
   - Сделаю, и даже с меньшими  усилиями,  -  сказал  Мангольф,  опустив
уголки рта. - К чему ты клонишь свою мрачную комедию?
   - С первых же моих шагов жизнь наказала меня за то, что я принимал ее
всерьез. Да сохранит меня бог, по благости своей, от того, чтобы  я  еще
когда-нибудь попался на ее приманку.
   Вокруг  них  дребезжала  карусель.   Веселые   возгласы   кружили   в
аккомпанемент музыке.
   - От  жизни  не  уйти.  Вернись  в  мир!  Прятаться  от  страдания  -
малодушно, - сказал друг снизу, с ящика.
   - Бог не дал мне несравненного дара страдать от сознания  собственной
порочности, словно в ней все зло мира, - ледяным тоном произнес Терра.
   - Девушка, которая только что была здесь, по-видимому, думает  иначе.
Ей не до шуток, - возразил друг.
   - Она в тысячу раз выше меня, - горячо  сказал  Терра.  -  Только  со
смиренными и можно поладить. Я поддерживаю связь с жизнью через  дочерей
народа, преимущественно рыжих. - Внезапно глаза его стали злыми.  -  Где
тебе понять всю ненависть, на какую способны люди? Зачем  она  лежит  на
мне  таким  тяжелым  гнетом?  Я  ношу  этот  маскарадный  наряд,  -   он
прикоснулся к своей одежде, - потому что временно стеснен  в  средствах.
Они же видят, что я создан не  для  такой  обстановки.  И  для  них  это
достаточный повод, чтобы с дьявольской злостью потешаться на  мой  счет,
где бы я им ни попался.
   Мангольф удивился:
   - А ты не ошибаешься?
   Терра проницательно взглянул на него.
   - Как будто у вас в кабаке было иначе. Вся история с театром сочинена
твоей компанией, чтобы раззадорить меня и позабавиться на мой счет.
   - Однако мне кажется... - Но Мангольф осекся. Глаза у Терра  налились
кровью и сверкали. Лицо утратило всякую сдержанность. Видно было, что он
потерял самообладание. Тогда Мангольф сказал шепотом, волнуясь не меньше
его: - В кабаке ты, правда, был одет лучше. Но ненавидят они нас  не  за
бедность одежды, а за богатство духа.
   - Угнетая нас, они заставляют нас домогаться власти, -  тоже  шепотом
добавил Терра.
   - Нас влечет к власти, - подсказал друг. - Добивайся же успеха!
   - Я еще сопротивляюсь, - признался Терра еле  слышно.  -  Я  все  еще
оберегаю свою чистоту. Недавно я узнал о банкротстве отца: и хотя сам же
я страстно желал этого,  меня,  к  вечному  моему  стыду,  охватил  ужас
оттого, что отныне я деклассирован по-настоящему.
   Друг  утвердительно  кивнул.   Куда   девались   жесткость   тона   и
рассудочность, куда - взаимное недоверие. Туча затемнила окно, в  тесной
каморке нельзя было разглядеть друг друга. Каждый  про  себя  мучительно
упивался сходством с другим.
   Веселые возгласы и  музыка  прекратились.  Снаружи  вспыхнула  ссора.
Терра пришлось вмешаться. Когда он вернулся, у него была  одна  мысль  -
отомстить за миг саморазоблачения. Но Мангольф опередил его:
   - Кажется, та девушка, что была здесь, дала тебе денег?
   Терра зашатался, как от удара. Он долго запинался, кривился, но потом
произнес совершенно связно:
   - Раз уж ты накрыл  меня,  приходится  сознаваться.  Да,  друг  твоей
юности пал так низко,  что  поддерживает  свое  плачевное  существование
только постыдным заработком шлюхи.
   Все это - с утрированным драматизмом. Друг не  мог  понять,  что  это
значит. Терра, однако, успокоил его:
   - Ты такой знаток человеческих душ, что, уж верно,  не  усомнишься  в
неподдельности моего отчаяния.
   Мангольф между тем собрался уходить.  Но  тут  Терра  преподнес  свой
сюрприз:
   - Если можно найти смягчающее обстоятельство для моей  гнусности,  то
ищи его в неизменной нелепости жизни, избравшей именно такого  человека,
как я,  в  политические  агенты.  -  И  в  ответ  на  молчаливый  взгляд
Мангольфа: - Этого бы ты никак не подумал,  слыша  вокруг  меня  звон  и
гомон.  Но  именно  такая  обстановка,  -  выразительно  заметил  он,  -
желательна  господам,  руководящим   мною.   Она   отвлекает,   усыпляет
недоверие. Люди приходят в дружеской компании, катаются по  кругу  и  не
подозревают, что в укромном  месте  готовится  донос.  Скрытая  сущность
нашего германского государства, тесно связанного  с  мировой  глупостью,
наглядно воплощена здесь. Каждый в отдельности,  каким  бы  свободным  в
своих действиях он  себя  ни  мнил,  существует  для  следящего  за  ним
невидимого ока лишь в той мере, в какой из него можно извлечь пользу.
   Сдвинув брови и опустив уголки рта, Мангольф повернулся, чтобы  уйти,
но Терра снова остановил его:
   - Проверь меня! Я слишком много  выбалтываю,  только  чтобы  снискать
твое уважение. Ступай в отель  "Карлсбад",  просмотри  у  портье  список
важных гостей. Ты никого не  найдешь,  тебе  скажут,  что  никого  и  не
ожидают. Но завтра в пять... - Терра делал ударение на каждом  слове,  -
ровно в пять ты увидишь, как по холлу проследует самый могущественный из
твоих тайных покровителей. - Терра гипнотизировал его взглядом. Мангольф
содрогнулся. - Только не заговаривай с ним, - шептал Терра. - Иначе  все
погибло.
   Мангольф подождал дальнейшего, пожал плечами, собрался что-то сказать
и молча, словно зачарованный, пошел прочь в торжественной тишине.


   Терра, окончательно повеселевший, сел, потирая руки, у  своей  будки.
Мальчик принес ему обед и убежал. Площадь на час опустела, даже  большая
карусель перестала сверкать и грохотать.
   Но в душном воздухе еще пахло людьми.