- Повертите сами карусель, тогда многое поймете.
   - Опять начинается!
   - А вы уже наперед знаете, чем я закончу? У  неба  хватит  милосердия
оградить меня от вашего влияния! - Терра приподнялся с угрожающим видом.
Наперсник наполовину исчез  под  столом.  -  Страшнее  всего  было  ваше
влияние  тогда,  когда  я  сверхчеловеческим  напряжением  сил  старался
вырваться от вас. Оставайся чист и неподкупен, будь игроком, насмешником
и презирай убожество. - При этом он чокнулся с наперсником. - Все равно,
даже самая  жертвенная  мудрость  приведет  только  к  тому,  что  вашей
глупости дано от природы, она превратит меня в гниющую падаль.
   - Ну! Ну! - вставил наперсник, стараясь подладиться.
   Но Терра поднялся со стула,  отошел  немного  и,  упершись  ногами  в
землю, напустив на себя торжественный вид, приготовился к речи.
   - Властвовать! - загремел  он  раскатисто.  -  Властвовать  во  славу
божью. Преуспеть можно только при существующем общественном строе.
   Тогда  встал  и  наперсник;  он  поднял  руку   и,   желая   проявить
солидарность, сказал:
   - Я тоже голосую за национал-либералов!
   Терра держал руки  за  спиной,  упираясь  ими  в  стену;  он  притих;
казалось, его охватила дрожь ужаса.
   - Нельзя всю жизнь быть только тенью, которая пугает людей и  которую
они обходят. Необычайное  является  нам  для  того,  чтобы  мы  за  него
боролись.
   - Это вы опять о графине?
   Терра зашагал по комнате.
   - Дело в том, что в жизни самая фантастическая цель разжигает  больше
всего. Вот и пробиваешься, стремишься, достигаешь далей, которые  всегда
оказываются ближе, чем та единственная.
   Наперсник, следуя за ним, возбужденно смеялся.
   - Как вы все знаете! Откуда вам известно, что я  своим  благополучием
обязан сербской королеве? Ради нее я, наконец,  взял  себя  в  руки,  и,
подумайте, дело вдруг пошло. - Он снова опустился на стул. - Только  вам
сознаюсь, я люблю ее до сих пор,  -  и  поцеловал  карточку  кабинетного
формата.
   Терра оскалил зубы.
   - Она думает обо мне, как я о ней, тут уж  ничего  не  попишешь.  Ибо
здесь пролилась кровь.
   Наперсник перестал целовать карточку и с ужасом смотрел на него.
   - Капля крови на шее девушки, та капля, что на совести у  нас  обоих,
сиятельная графиня, весит много. Она больше весит, чем ваш умный взгляд,
ваша непостижимая гордыня и даже ваше отсутствующее сердце.
   Над столом виднелись только глаза наперсника. Затем он  совсем  сполз
вниз, прошмыгнул под столом и скрылся за дверью.
   Терра поднялся в ожидании ответа, готовый к бою. А где же  наперсник?
Тогда он тоже ушел.


   Час спустя отправлялся поезд на Берлин, и Терра сидел в нем. Куршмид,
его друг до гробовой доски, ждал его там утром, чтобы немедленно  ввести
в  "Главное  агентство  по  устройству   жизни".   Оно   помещалось   на
Фридрихштрассе, против кафе "Националь".  На  вывеске  стояло:  "Главное
агентство по устройству жизни, фон Прасс может сделать все".
   - И это истинная правда, - пояснял Куршмид, пока они  поднимались  по
лестнице. - Жизнь, или то, что под этим понимает фон Прасс,  состоит  из
добывания денег  и  наслаждений.  Посему  он  в  первую  очередь  держит
консультанта по биржевым делам или  тот  содержит  его.  Случается,  что
акции, которые он рекламирует в своей газете, идут на повышение, но крах
они терпят всегда. В обоих случаях он не в убытке. Ну, а уж тут недалеко
и до сводничества в крупном масштабе.
   - Отдел наслаждений, - заметил Терра.
   - Отдел Б доставляет среди прочего и связи с двором, если это уже  не
сделано отделом А.
   - А я?
   - Подождите  минутку.  Мы  устраиваем  выставки,  проводим  гастроли,
создаем  знаменитостей.  Здесь,  как  и  на  всякой  другой  бирже,   мы
привлекаем средства мелкого  люда,  а  это  и  есть  самые  крупные.  Мы
обслуживаем весь мир искусств.
   - Мы?
   - Я заведую рекламой, - скромно ответил Куршмид. - Хотите занять  мое
место?
   - Я не такой энтузиаст, как вы, и потому вряд ли буду на высоте.
   - Фон Прасс  не  спрашивает  рекомендаций.  Зато  требует,  чтобы  вы
каким-нибудь особо успешным маневром немедленно оправдали свое жалованье
за первые пять лет.
   - А как он платит?
   - Вполне достаточно для того, чтобы вы не сбежали.
   - Ну, это, кажется, не совсем так: ведь вы же собираетесь уйти.
   Куршмид замедлил с ответом.
   - У меня есть для этого личные причины, - признался он и покраснел.
   - Моя сестра Леа,  -  сказал  Терра,  -  говорят,  произвела  сильное
впечатление во Франкфурте в пьесе какого-то Гуммеля, что ли?
   - Вы познакомитесь с ним! - радостно воскликнул Куршмид. - Я  пробуду
здесь еще несколько дней до отъезда во Франкфурт.
   Они как раз  входили  в  широко  открытую  дверь  приемной  "Главного
агентства по устройству жизни". Там стояли два  круглых  дивана,  обитых
красным плюшем, посреди которых на  задрапированных  тумбах  красовались
серые от пыли букеты бумажных цветов. В  такой  ранний  час  на  диванах
сидели только пожилой бритый мужчина и два молодых, того же типа; они на
что-то ворчали. В это время вошла еще дама, красивая и изящная; все  они
объединились, чтобы возмущаться уже громко.
   - Эта комната представляет собой праздничную сторону жизни, - пояснил
Куршмид и обратил внимание своего спутника на золотые  ленты  венков  по
стенам и на вставленные в богатые  рамы  портреты  знаменитостей  обоего
пола: их позы выражали полное  удовлетворение  жизнью.  На  самом  свету
стоял  небольшой  столб  для  объявлений   с   многообещающими   числами
гигантского размера и с изображением танцующих  звезд  варьете,  которые
обещали еще больше.
   Слева - завешенная стеклянная дверь, прямо видна  следующая  комната.
За деревянной загородкой, охраняющей несгораемый шкаф, кто-то метался из