почтовой кареты и молча обратила к ним белое как мел лицо.
   Барышня, по-видимому, поняла; она устремила на него свои умные глаза.
Он колебался, не встать ли немедленно. Но вместо этого подвинулся к  ней
ближе и кое-как объяснил ситуацию; она внезапно повернула голову, и  его
приблизившиеся губы коснулись ее шеи возле щеки. От испуга ли, или чтобы
оттолкнуть его, прижалась она к его губам?
   Когда они вновь  открыли  глаза,  девушка  исчезла.  Они  в  смятении
молчали. Потом барышня торопливо огляделась.
   - Моей подруги что-то долго нет.
   - Она вам не  подруга,  -  сказал  Терра.  После  того  как  напротив
посидела бедная девушка, он заметил, что  эта  одета,  как  богачка.  Он
пожалел обо всем.
   - Вам тоже трудно стать таким обыкновенным, как  хочется?  -  сказала
она, а глаза ее  сказали:  таким  пошлым,  и  отреклись  от  всего,  что
произошло.
   - Я миллионер, - заявил он решительно. - Я держал пари. Именно  такая
дама, как вы, сударыня, должна была попасться мне на удочку.
   Вместо ответа  она  небрежно  достала  из  кармана  маленький  черный
револьвер, поиграла  им  и  -  развернула.  Он  оказался  веером.  Терра
пятился, пока не выскользнул из саней.
   Карусель остановилась, барышня жестами  подозвала  свою  спутницу,  а
также ребятишек, вновь столпившихся вокруг. Пусть  все  покатаются,  она
заплатит. Троекратное  катание;  потом  она  вспомнила  об  американских
горках.
   - Пойдем туда. Там в две секунды съезжаешь сверху вниз, - это опасней
вашей карусели и много интересней.
   Она исчезла. У него не было  времени  поглядеть  ей  вслед,  карусель
снова наполнилась. Усаживая детей в лебединые санки, он нашел там книгу:
Ариосто по-итальянски  - без имени владельца.


   Самый большой наплыв миновал: он поручил карусель  мальчику  и  ушел.
Переодевшись и лежа на диване у себя в комнате, в  сгущающихся  сумерках
он думал о ее признании: трудно стать пошлым.  Голову  она  держала  при
этом, как Леа. Да, для них трудно, - для него, для нее  и  для  Леи.  Он
чувствовал: "Мне надо с ней увидеться", - и сам не знал,  с  незнакомкой
или с сестрой.
   Кажется, постучали. На пороге стояла она. Не успел он  подумать,  что
это незнакомка, как она произнесла из темноты: "Клаус". Это была сестра.
Он мигом вскочил: "Я задремал", - зажег свет, радушно усадил ее на  свое
место, предложил ей чаю; при этом запинался на каждом слове и  не  знал,
что сказать дальше.
   Слегка улыбаясь его  смущению,  она  отвечала  на  вопросы.  Да,  все
хорошо, очень хорошо. Он ведь знает, в первый же год она стала любимицей
публики. Потом пошли неудачи, интриги.
   - Значит, не очень хорошо?
   - Да, нехорошо. -  Сейчас  она  вернулась  после  гастролей  в  одном
придворном театре. Успех большой, но ангажемента не  предложили,  потому
что голос у нее сел. Она протянула "и" в нос, чтобы проверить себя.
   Брат стоял перед ней, он  чувствовал:  наконец-то  минута  передышки,
можно  исповедаться  друг  другу,  пожалуй,  поплакать  вместе.   Сестра
спросила:
   - Почему ты ни разу не приехал посмотреть меня?
   - Дитя мое, даже тебе я не могу  навязывать  ответственность  за  мои
дела, а тем паче за мой образ жизни, - ответил он добродушно.
   Она улыбнулась печальной улыбкой.
   - Ты делаешь вид, будто уже на всем поставил крест. Нам еще далеко до
этого.
   - Иначе у нас были бы локти покрепче - и был бы успех.
   - Правда ведь? - И она на секунду закрыла глаза. - Сколько ни  решай,
что пойдешь на все, ну положительно на все, ради успеха, -  она  сделала
немного театральный жест, - ничего не помогает.
   - Можешь хоть людей убивать, - раскатисто сказал  брат.  -  Тебе  это
мало что даст.
   - А кому-то даст, - пробормотала она про себя.
   - Давно ты его не видала? - осторожно спросил брат.  Он  был  уверен,
что она пришла к нему прямо от Мангольфа. Но она сказала:
   - С тех пор как не имею успеха.
   Он замолчал, водя языком по губам. Ее лицо  было  затенено  абажуром.
Неужто у нее на самом деле глаза полны слез? "Не о нас, а  о  нем?..  Ну
да, она стала актриской и оплакивает свою юношескую любовь... но чем  бы
она ни становилась, она остается Леей". - И он быстро подсел к сестре.
   - Горевать о нем? Такой красавице, как ты? - ласково сказал он.
   Он оглядел ее, расхвалил все ее данные в отдельности, потом сказал:
   - Я не ханжа, а потому выкладывай все без стеснения. - И посмотрев на
нее искоса: - Куршмид, например?
   - О! - всполошилась она. - Он мне друг, настоящий друг!
   - А есть и такие, что больше друзей? - И так как она многозначительно
молчала: - Ну, слава богу. - Он потер руки. - Милейший  Вольф  рогат!  Я
был бы последним ничтожеством, если бы мне не удалось доказать ему,  что
он глуп и смешон.
   - Что ты замышляешь? - спросила она  скорее  с  любопытством,  чем  с
тревогой.
   - Злую шутку. - Он встал,  чтобы  поразмяться.  -  Некто,  верящий  в
высшие силы, может от нее лишиться рассудка.
   - Это жестоко, - сказала она без большого волнения. - Ты  мстишь  ему
за себя?
   - Нет, за тебя! - пылко вскричал он. -  Ты  добьешься  успеха  в  тот
самый момент, когда  заветные  мечты  его  самолюбивой  юности  потерпят
позорнейший крах. Я организую театр, ты будешь премьершей.
   Тут встала она.
   - Ты не шутишь?
   Он ласково взял ее руку, он расписал ей все, что у него  произошло  с
Пильцем и Ланна. Масштабы разрастались; ему и самому вдруг  стало  ясно,
что это дело стоящее.
   - Сегодня вечером ты увидишь: от простодушия этих добряков становится
прямо неловко, они даже слишком облегчают нам задачу.  Не  к  чему  было
проходить через огонь и воду. -  Он  зашептал  ей  на  ухо:  -  Мыловара
Пильца, у которого при одной мысли о тебе слюнки текут, ты годами можешь