упала. Тотчас подле нее очутился Терра, он бормотал не помня себя:
   - Алиса! Что случилось?
   Она уже овладела собой, выпрямилась.
   - Узнайте! - сказала она егерю, кивком указывая  в  ту  сторону,  где
произошло несчастье. Потерпевшего аварию автомобиля  не  было  видно,  -
столько экипажей, ехавших с  разных  сторон,  остановилось  подле  него.
Кругом  теснились  люди.  Полиция   удерживала   самых   предприимчивых,
пытавшихся  пробраться  между  экипажами.  Никто  не  знал  толком,  что
случилось, и тем больше было давки и крика.
   Алиса видела, что лицо Терра искажено до ужаса. Она  не  представляла
себе, что у него может быть такой страдальческий лоб, такие  обезумевшие
глаза.  Вид  его  заставил  ее  встряхнуться.  Иначе  она  отдалась   бы
свершившемуся и лишилась бы сознания. Ей стало страшно  того,  что  сама
она осталась жива. Испытать все до конца на живом теле! Егерь вернулся с
докладом: рейхсканцлер убит. Вероятно, он уже был убит толчком, но потом
его отшвырнуло, и на него наехал грузовик. Граф Эрвин Ланна убит.  Шофер
еще жив, но тоже при смерти. Он только сегодня был взят вместо прежнего,
который внезапно заболел и настоятельно рекомендовал его.
   Шум вокруг постепенно стихал. Весть о свершившемся переходила из  уст
в уста. Куда она доносилась,  там  наступала  тишина.  Алиса  задрожала,
вдруг заметив, что кругом тихо, - это поразило ее больнее всего.
   - Уйти! - Окружающие узнавали ее и шепотом  сообщали  другим,  головы
обнажались перед ней. Опираясь на своего провожатого, без слез,  но  уже
вся в черном и  с  отсутствующим  взглядом,  брела  вдова  рейхсканцлера
сквозь ряды, которые трудно, как упорная боль, расступались  перед  ней.
Сверху на нее взирали  собор,  памятник  великому  Фридриху  и  знамена,
торжественно приветствовавшие объявление войны.
   За углом она остановилась лишь от слабости, ей хотелось бы  идти  все
дальше, без конца. Но рядом уже  стоял  наготове  автомобиль,  вызванный
егерем. Куда?
   - В Либвальде, - сказала Алиса, закрывая глаза.
   Терра дал указание шоферу, он понял все: сейчас она сокрушена. Не  по
силам оказались ужас,  дерзание,  преодоление  -  спасительный  инстинкт
хватался за мираж. Либвальде, упущенное счастье  воскресало  перец  ней.
Они снова молоды, они снова  свободны,  наконец  настало  лето,  настало
бодрящее лето... О!  Но  если  Алиса  откроет  глаза,  сейчас  вот,  сию
секунду! Терра боялся этого больше, чем, казалось ему,  мог  бы  бояться
смерти. Ему невольно пришло в голову: "Этого Толлебен не испытал".
   Она откинула голову, не открывая  глаз.  Он  собрал  все  мужество  и
взглянул  в  это  лицо,  которое  еще  больше,  чем   то,   раздавленное
грузовиком, было его жертвой. И он  узнал  лицо  Леи  в  ночь  перед  ее
смертью.   То   же   лицо,   истомленное,   просветленное,    блаженное,
предвкушающее Любовь  или  смерть,  -  так  Алиса  и  Леа  вновь  обрели
первоначальное сходство. В первый раз это было ночью,  на  ярмарке,  где
два борца убивали друг друга, в то время как юная Алиса  отдавалась  его
поцелуям, - и теперь снова, когда  все  было  свершено:  в  нем  воедино
сливались ужас и восторг, ибо он оба раза одновременно видел и Лею.
   Наново пережил он смерть Леи и  подумал,  что  Лили,  женщина  с  той
стороны, умирая, вероятно, обрела тот же облик. И в ней могло возникнуть
сходство с Леей. Ему чудилось, что у него была одна возлюбленная  вместо
трех. Разве не ощущал он Алису как сестру, а  сестру  порой  воспринимал
чувственно, как женщину с той стороны? Потому-то  все  три  они  умирали
почти в один день. Любимые  им  женщины  согласились  между  собой  быть
похожими друг на друга и умереть  вместе.  Все  погибло,  -  погибли  те
различные формы, в каких жизнь  дарила  ему  счастье,  те  глаза,  чьими
чарами она опутывала его, исчезло ее благодатное дыхание... Пока оно  не
развеялось совсем, он поцеловал все еще цветущие губы.
   Алиса замерла, как тогда, впервые.  Он  сам  отпустил  ее,  все  было
кончено. Она выпрямилась, посмотрела на него и сказала:
   - Больше никогда. Для вас я умерла.
   - Вы невиновны! - крикнул он. - Все должно пасть на меня.  Отрекитесь
от меня, но живите.
   - Я буду жить в Либвальде, - сказала она.
   - Никогда больше не видеть вас? - молил он, наперекор разуму. -  Даже
если б я искупил все, если только возможно искупить так много, и  пришел
бы в Либвальде,  к  той  калитке,  что  всегда  была  отперта  и  всегда
открывала нам дорогу к бегству, неужели она была бы заперта теперь и моя
Алиса погребена за ней? А мне пришлось бы повернуть назад, и вы даже  не
узнали бы, что я побывал там?
   - Остановите автомобиль! - сказала она.
   Она протянула ему руку, когда он стоял уже  на  тротуаре,  но  у  нее
вновь было лицо архангела, узкое, совсем белое, более неумолимое, чем  в
тот раз, когда он тщетно просил ее спасти Лею. Он разжал руку,  ее  рука
выскользнула, на окне опустилась шторка.


   Запершись у себя дома, Терра ждал решения своей  судьбы.  Что  бы  ни
дало следствие, ему казалось маловероятным, чтобы  его  арестовали.  Тут
вынырнули другие обстоятельства. Фирма Кнак известила его, что  намерена
немедленно порвать с ним всякую деловую связь. Объявление войны  вселило
в его коллег решимость энергично выступить против того, кто показал свое
истинное лицо. Дальнейшая выплата ему процентов была приостановлена.  Он
израсходовал свое состояние на борьбу за монополию и  против  войны.  Он
продал все, что у него было, находя, что бедность еще очень слабая кара.
Пришло известие, что сын его убит, со славой пал в первом столкновении с
врагом.  Смерть  за  отечество  искупала  даже   убийство   матери.   Не
отправиться ли туда за смертью?.. Но тут Мангольф пригласил его к себе.
   Приглашение было передано по телефону  через  чиновника  и  по  форме
ничем  не  отличалось  от  официального  приказа.  Терра  спокойно   дал
согласие. Но странно, несмотря на официальность, его приглашали  явиться
в Меллендорфский дворец рано утром - как в тот раз.
   Как и тогда, он прошел прямо в комнату хозяина дома,  Мангольф  опять
был в пижаме и брился.
   - Вот и ты, - сказал он, глядя в зеркало. Но сегодня он сперва кончил
бритье, времени это заняло немало. Терра терпеливо ждал стоя.
   - Этого следовало  ожидать!  -  вдруг  выкрикнул  Мангольф,  отбросив
притворство. В его возгласе были бесконечная горечь и вся доступная  ему
сила презрения. Терра вздрогнул. Мангольф  продолжал:  -  Ты,  наверное,
никогда не поймешь, как нелепо  ты  жил,  как  позорно  кончаешь.  Готов