доживем ли? Но наши дети, они-то хоть увидят лучшую жизнь?
   Бальрих посмотрел ему в глаза, затем медленно перевел взгляд с одного
на другого. Никто не  проронил  ни  слова.  Тогда  заключил  он  с  ними
безмолвный договор. Бальрих взял младенца из рук Малли и показал им.
   - Клянусь его жизнью, - заявил он.
   Снова наступило  молчание.  Потом  кто-то  закашлялся,  и  все  стали
собираться на фабрику. Бальрих, стоя, пропустил их мимо. Подошла  Тильда
и строго, как монахиня, сказала:
   - Я буду ждать тебя. Теперь я знаю, что ты вернешься.
   Польстерша, которая оставалась дома, приказала детям идти  вперед.  А
брата Динкля робко спросила, достанется ли и ей что-нибудь.
   - Неизвестно, все будет сделано по закону, - деловито ответил Динкль.
- Если ты будешь настаивать, нам придется судиться.
   Тут из глубины комнаты послышались еще два голоса. Сперва настойчивый
голос Ганса:
   - Я знаю, что ты задумала. Не делай  этого,  не  делай!  Только  один
человек на свете любит тебя, это я.
   Но Лени презрительно ответила, что это каждый может сказать.
   - Сказать - да, но сделать? И я раньше хотел только получить от  тебя
удовольствие. Я был преступником! А теперь  хочу  трудиться  ради  тебя,
уехать отсюда и сам зарабатывать себе на хлеб. Уехать сейчас же. Я  хочу
стать таким, как вы, и всю жизнь работать. Я люблю не  только  тебя,  но
всех вас. - И с горячей мольбой добавил: - Лени, услышь меня, не  всякий
скажет тебе такие слова.
   - Зачем? - ответила Лени, и Бальрих  впервые  почувствовал,  как  она
раздражена. - Это протянется слишком долго. Так же долго, как...
   Бальрих  обомлел.  Он  понял,  что  она  имела  в  виду,  и  украдкой
выскользнул за дверь. Но вдруг кто-то из-за спины схватил его руку, и не
успел он опомниться, как  чьи-то  губы  прижались  к  ней.  Обернувшись,
Бальрих увидел седой узел волос на голове Малли и ее смиренно склоненную
спину. Он поднял сестру.
   - Сегодня мне уже незачем молиться,  -  проговорила  она  бескровными
губами и заспешила прочь, топая своими  мужскими  ботинками  и  оправляя
юбку, обтягивавшую ее костлявые бедра. Ушел и Бальрих,  опустив  голову,
впервые ощущая бремя взятой на себя ответственности, и все  же  чувствуя
прилив новых сил. Он думал: "Теперь все помогут мне, я добьюсь своего. И
Лени еще поверит в меня".
   Незаметно прошла зима. Однажды, в весеннюю ночь, сидя полураздетый  в
душной комнате, он распахнул окно и  высунулся  наружу,  чтобы  подышать
свежим воздухом, а потом снова взяться за книги. Сквозь тонкие  стены  и
раскрытые окна на него со всех сторон веяло дыхание  спящего  дома.  Вот
донеслось ругательство, вот кто-то  вскрикнул  во  сне,  и  тут  же  ему
почудился предсмертный стон, а следом за  ним  крик  новорожденного.  Он
слышал все эти звуки и раньше, но воспринимал тогда  по-другому.  Теперь
они,  казалось,  уже  не  говорили  о  том,  что   эта   суровая   жизнь
беспросветна. Пусть люди спят или страдают - он бодрствует  и  думает  о
них.
   Он блаженно потянулся. Все это  -  товарищи,  близкие,  все  -  свои.
Сегодня они, как и он, бедны, но наступит день,  и  с  его  помощью  они
станут богаты. Он видит, как на вилле "Вершина" чуть шевелятся  гирлянды
роз... Вдруг лицо его омрачилось, он задумался.  Было  время,  когда  он
заботился только о себе, о своих правах; тогда ему  хотелось  немедленно
овладеть богатством и насладиться им. Но сейчас сердце напомнило  ему  о
ней, о Лени, о самом дорогом для него существе.  А  разве  другие  менее
заслуживали любви, богатства и свободы? Правда, не все они добры, не все
чутки  я  благородны.  Но  только  богатство   даст   им   утонченность,
благородство и доброту. Порой  они  озлоблены  друг  против  друга,  как
озлоблены  против  них  богачи,  которых  деньги  ожесточают,  -  однако
угнетенные не ладят между собой оттого, что  страдают.  Они  борются  за
существование и сами не знают, куда их приведет борьба. Ни у  одного  из
них еще не пробудилось сознание.
   Но ведь разум подсказывает каждому, что у всех  одинаковые  права.  У
нас отняли средства производства, нас ограбили, поработили тело и  душу.
Мы обездолены и нищи. Но мы должны лишить их богатства,  и  пусть  будет
нашим земное счастье, как была нашей земная юдоль... Да, и мы  вынуждены
творить   несправедливость,   так   как   наша   жизнь   построена    на
несправедливости. Ведь источником Геслингова богатства послужили  жалкие
гроши, когда-то принадлежавшие одному из нас. А тот, от чьего  имени  мы
предстанем перед Геслингом, приобрел  их  постыдным  способом.  Мы,  его
наследники, ничуть не справедливее того эксплуататора; однако мы  должны
стать справедливее.
   "Как это сделать? Уравнять  ли  заработки  и  доходы?  Упразднить  ли
предпринимателя? Но ведь я уже сегодня знаю больше других, поэтому  могу
и должен получать больше. Чем же я отплачу им?" - настойчиво вопрошал он
некий представший ему смутный образ, имя которому было - Равенство.
   Когда раздался скрип ворот, как обычно по утрам, Бальрих с изумлением
вернулся к действительности: стоял белый день, доносился воскресный звон
колоколов. Сколько же времени пропало даром! Но, сам того не ведая, он в
эту ночь совершил еще один шаг на трудном пути познания: он  "думал,  не
зная о том, что думает".
   Был праздник, и  Бальрих,  выйдя  побродить,  увидел  адвоката  Бука,
который прохаживался по луговине.
   - Гуляете? - спросил толстяк. -  Хорошо  бы  вам  пройтись  на  виллу
"Вершина", а мне в такое утро покинуть ее.
   - Я не пойду туда, - проронил Бальрих.
   - Не хотите? Она кажется  вам  слишком  ослепительной,  от  нее  веет
слишком большой беспечностью и счастьем?  Или  это  чересчур  обманчивое
счастье? А что мы были бы за люди, если бы не чувствовали стыда в  такое
воскресное утро?
   - Настанет время, когда нам  всем  в  такое  утро  уже  нечего  будет
стыдиться, - сказал Бальрих.
   - Весенний день и вилла "Вершина", - продолжал адвокат и пристальным,
долгим взором посмотрел Бальриху в лицо, - может быть,  они  и  в  самом
деле созданы для вас...
   Пройдя между домов рабочих, они вышли на пустырь.
   - Итак, весь ваш годами накопленный запас умственных  сил  вы  решили
использовать сразу. Вы - богатырь!
   - Все это слова, - ответил Бальрих. - Я переутомлен.
   - Вижу, - тут же согласился Бук.
   - Но это только ваша вина, - снова продолжал рабочий, - вы лишили нас