Зибелинд сказал, окинув затуманенным взглядом богов любви и их любимцев:
   - Да, да, это мы считаем любовными драмами!
   "Какое болезненное упорство!" - подумала герцогиня.
   - Полтора года тому назад, в октябре, - продолжал Зибелинд, - в  Риме
ужасной смертью умерла бедная женщина, которая много  любила.  Вы  знали
ее, герцогиня, это - графиня  Бла.  Есть  мужчины,  рожденные  с  душой,
полной нежности, и принужденные заглушать свою тоску в невидимых слезах.
Если бы женщины подозревали,  какие  сокровища  чувства  скрыты  в  душе
такого нелюбимого, - они... прошли бы мимо него. Бедняжка  Бла  принесла
себя в жертву одному счастливому господину, которого  это  нисколько  не
трогало, и который с такой же  беззаботностью  бросал  на  зеленый  стол
любовь женщин, как и карманные деньги, которыми они его снабжали. В  тот
же день, - заметьте себе это, герцогиня, - у князя Торлонна был  большой
раут, и синьорина Клелия Долан стала невестой де Мартейля. На тот серый,
усеянный острыми камнями путь, который только что  со  вздохом  покинула
Бла, в тот же час вступила Проперция Понти. Судьбы сменяют одна другую с
зловещей точностью, смыкаясь  в  тяжелую  цепь;  она  обвивает  нас  все
теснее, и, в конце концов, мы запутываемся в ней один за другим. У  вас,
герцогиня, есть еще время: вы были Дианой, теперь вы -  Паллада.  Третий
зал лежит еще в смутных грезах и ждет вас: Венера еще отсутствует.
   - Что вы говорите? Откуда вы знаете? - пробормотала герцогиня, борясь
с непонятным ужасом. Не владея собой, она спросила:
   - Кто вы?
   - Я? О, я... - произнес Зибелинд, внутренне весь съеживаясь от  стыда
и мучительного стремления показаться интересным.
   - Я не  иду  в  счет,  -  вздохнул  он.  -  Перед  нами  Клелия;  она
властолюбива и больше ничего. Рядом с  ней  Проперция;  она  простодушно
страстна  и  не  знает  стыда.  Молодой  человек  повинуется   различным
побуждениям: то Проперция играет на его тщеславии и  жажде  известности,
то Клелия на его практическом смысле и его снобизме. Он будет до тех пор
метаться между знаменитой женщиной и очаровательной девушкой,  пока  все
трое не станут необыкновенно несчастны. Никто не будет знать - почему, и
все вообразят, что это - любовная  драма.  Но  это  -  только  публичная
церемония, как распределение орденов  или  похороны.  Драмы,  герцогиня,
разыгрываются за закрытыми дверями, в груди нелюбимых. Ах! Красться мимо
зал, где клокочет кровь, красться, застыв  от  презрения  и  с  безумной
надеждой в сердце, что какая-нибудь сочувствующая рука даст тебе знак, и
при этом - с твердым решением сурово отвергнуть  эту  невозможную  руку.
Ненавидеть беззаботных счастливцев, въедаться в их, безмятежные души - и
знать, что и тебе хотелось бы только быть таким же, как они, и стыдиться
своих  инстинктов,  и  гордиться  своим  стыдом,   и   быть   изнуренным
бесплодными   желаниями,   и   измученным   завистью,   и   размягченным
высокомерным сожалением к самому  себе.  Ужасающее  дыхание  таких  драм
никогда не обвевало их, этих шумных господ,  чувства  которых  пляшут  в
бальном зале!
   Герцогиню охватило негодование и отвращение. Она спросила свысока:
   - Чем я внушила вам мужество для таких интимных признаний?
   Он ответил с страдальческим упорством:
   - Я должен говорить все это. И мой голос должен быть  услышан  именно
здесь,  среди  всей  этой  живописи  и  танцев,  среди  этой  безмятежно
наслаждающейся толпы.
   Она молчала, думая:
   "Зачем, собственно,  я  брожу  уже  полчаса  по  всему  дому  с  этим
калекой?"
   Его общество вдруг стало ей невыносимым. Она оглянулась, ища  помощи,
но в движущейся толпе, которую они раздвигали  и  которая  смыкалась  за
ними, мелькали только  незнакомые  лица.  Ей  казалось,  что  эта  толпа
безнадежно заперла ее с ее жутким спутником.
   "Никто не прерывает его отвратительных речей, потому что  все  видят,
как я прислушиваюсь к ним. Разве я могу иначе? Он насилует мое внимание,
этот изгнанник третьего зала. Когда он  ковыляет  подле  меня,  я  точно
слышу все наводящие страх голоса оттуда, безумные слова, лепет  и  дикий
смех.  Они  доносятся  ко  мне  через  рупор  его   изможденной   груди,
искаженные, омраченные и гнетущие, как воздух в комнате больного. Слабое
биение  сердца  этого  жалкого  человека  для  моего   слуха   проводник
клокочущего пульса всей той разнузданной крови".
   - Кто вы? - опять спросила она, почти против воли.
   - Ваша светлость изволили забыть? Готфрид фон Зибелинд, бывший гусар.
К сожалению, только бывший. Несчастный  случай  с  лошадьми,  прерванная
преждевременно карьера...
   Перед  ней  был  один  из  членов   ее   разнокалиберного   общества,
беседовавший с ней о пустяках.
   - Я знаю, - со смехом сказала она. - Вы оказали  мне  при  устройстве
этого дома услуги, за которые  я  вам  очень  благодарна.  Вы  любите  в
разговоре внушать вашему партнеру очень невыгодное мнение о вашей особе.
Вы хотите во что бы то ни стало быть иным, чем другие.  Поэтому  у  меня
есть основание спрашивать, кто вы. Итак, со времени несчастного случая с
лошадьми...
   - С того времени я управляю нашим фамильным поместьем.
   - Где же оно находится?
   - В Вестфалии. Там я живу исключительно среди мужиков. Вы можете себе
представить, каково у меня бывает на душе?
   - Фамилия фон Зибелинд... Я не могу вспомнить, где я слышала о ней.
   - Фамилия фон Зибелинд звучит великолепно. К сожалению, это -  только
facon de parler. Существую только я.
   - Все остальные умерли?
   - В этом не было нужды. Они никогда и не жили. Мой отец - я  открываю
вашей светлости частицу  немецкой  истории  -  был  своего  рода  Август
Сильный, владетельный князь одного из крохотных немецких государств. При
помощи дочери придворного аптекаря он произвел  меня  на  свет.  Я,  так
сказать, дитя любви, следовательно - прекрасен  и  рожден  для  счастия,
хотя теперь этого и не видно.
   Он рассказывал это сдержанно и с важностью, исподлобья поглядывая  на
нее. Она сказала, отвернувшись:
   - Я не могу слышать, когда кто-нибудь издевается над самим собой. Мне
становится стыдно и тяжело.
   - Ах! Я думал, что это доставляет удовольствие другим... Но, конечно,
не герцогине Асси...
   Они, находились наверху, на хорах, окружавших  галерею.  Они  стояли,
прислонившись  к  перилам;  вдруг  она  заметила  на  его  фраке  что-то