- Каково же ее содержание?
   - Эта пьеса была этюдом  об  абсолютной  страсти  в  женской  душе  -
страсти, которая не  допускает  компромиссов,  словом,  такой,  какой  в
действительности не бывает. Я  беспощадно  анализировал  ее  и  обставил
скептически наблюдающими характерами, как рефлекторами. Это  было  очень
забавно.
   - Могу себе представить. Пришлите мне книгу.
   Он поклонился, растаяв и бледно просияв.
   - А что касается Проперции, - заметила на прощанье  герцогиня,  -  то
теперь вы это знаете: ее преувеличенные чувства вредят вам. Смягчите их.
Настройте ее мирнее и счастливее, это в вашей власти.  Тогда  в  вас  не
будут больше находить ничего особенного.
   Она подозвала к себе Клелию. Мортейль подумал: "Я плюю  на  Клелию  и
Олимпию, пусть они видят это". Он подошел к  Проперции,  Она  тотчас  же
встала, мертвенно бледная. Они пошли рядом к двери в зал Венеры.  Низкое
отверстие  этой  двери  было  окаймлено  широкой  мраморной  полосой   с
вставками  из  эмали.  Там  Сибилла  плела  венок   из   зеленых   змей.
Молочно-белые ступени вели к золотому ландшафту. Орфей, нагой, играл под
фиговым деревом; в высокой траве перед ним стояли единорог, лев и серна.
По сияющей синеве мчался Фаэтон в колеснице,  запряженной  дико  ржущими
конями. Между свитками и статуэтками на золотом стуле  сидела  герцогиня
Асси в греческих одеждах.
   - Послушайте, моя дорогая,  -  сказал  он,  -  между  нами  произошло
досадное недоразумение. Надеюсь, что вы не  сердитесь  на  меня  за  эту
историю.
   - Нет, Морис, я только страдаю и хотела бы умереть.
   -  О,  о,  какие  громкие  слова!  Так  легко  не  умирают.  Впрочем,
признаюсь, я тоже чувствую себя не особенно хорошо.  Вы  сами,  наверно,
заметили, что в начале вечера я был бледен, как полотно. Я едва  решился
подойти к вам.
   - Вы бледны, Морис, потому что леди Олимпия здесь и потому что вы еще
думаете о наслаждениях с женщиной, которая вас не любит и которую вы  не
любите.
   - Проперция, я уверяю вас, это неприятнее  мне,  чем  вы  думаете.  Я
очень хорошо чувствую, что тогда вечером я потерял что-то, Я  прямо-таки
несчастен.
   Он видел, как она  с  раздувающимися  ноздрями  впивала  в  себя  его
вежливые уверения в своем горе. В ней ожила надежда.
   - Мы как раз так великолепно объяснились друг с другом,  -  продолжал
Мортейль. - Мы решили, наконец, покинуть  так  называемый  искусственный
сад, где все - стекло, свинец, железо, где все негодно  к  употреблению.
Мы хотели встретиться там, где пахнет землею, и раз в жизни броситься  в
траву, где нас будет жечь настоящая крапива, и к  нашим  губам  прильнет
теплая земляника.
   - Ты веришь в это, Морис? Ты хочешь  этого?  И  ты  пошел  за  первой
бессердечной искусительницей, которая поманила тебя!
   - Не говорите больше об этом, моя дорогая, мне это очень неприятно. В
свое извинение я  могу  сказать  только  одно:  леди  Олимпия  -  вихрь,
разгоняющий два корабля. Что можно сделать с вихрем? К тому же я  сделал
бы себя смешным, если бы отказал ей в том, что она  просила.  Вы  должны
понять это... А теперь подадим опять друг другу руки.
   - И покинем искусственный сад?
   - Мы засыплем его, моя дорогая, засыплем. С меня довольно его.
   Она схватила его руку.
   - Мой Морис, я счастлива.
   - Просто любить друг друга. Видеться, как можно  больше...  Вы  очень
хорошо сказали это. Это именно  в  моем  вкусе.  Пылкие  авантюристки  и
бесчувственные девочки не интересуют меня больше. Мое сердце занято.  Не
ясно ли это? Что думает об этом моя маленькая Проперция?
   -  Это  было  бы  слишком  прекрасно,  Морис,  это   не   может   так
продолжаться. Я не верю, что это может продолжаться. Разве ты не смеялся
с Клелией сегодня вечером? О чем вам было шептаться?
   - Но, моя дорогая, если бы ты была спокойна, ты бы  увидела,  что  мы
холодно шутили друг с другом. Мы сказали друг другу, что  решительно  не
подходим один к другому, и распрощались.
   - И это в самом деле кончено? Ты клянешься?
   - Разумеется, клянусь. Впрочем, чтобы доставить тебе  удовольствие  -
ничего не стоит поговорить с девушкой окончательно... А! Я устрою штуку!
Я знаю, что я сделаю.
   Их разлучили Сан-Бакко и  Зибелинд,  собиравшиеся  уходить.  Долан  и
Клелия тоже уходили. Проперция шепнула своему возлюбленному:
   - Ты поклялся, Морис. Помни это: будь прост и верен и  не  заглядывай
больше в искусственный сад. Ты не знаешь, как это было бы ужасно!..
   Она стояла, дрожа перед своей собственной угрозой.
   Долан тихо сказал ей что-то с повелительным видом. Она ответила:
   - Я иду, еще светло, и я хочу работать. Не из-за вас, граф, а потому,
что я счастлива!
   - Вы  идете  работать?  -  спросил  Сан-Бакко,  -  тогда  я  осмелюсь
попросить вас, синьора Проперция: сделайте нам для зала заседаний палаты
статую Победы.


   Мортейль слонялся по комнатам, напевая арию из какой-то оперетки.
   - Непременно выкину штуку! - с гордостью говорил он себе. - Я еще раз
сделаю Клелии предложение. Как это тонко, как  ловко.  Прекрасный  штрих
для комедии! Проперция будет восхищаться мною, я приятно поражу ее этим,
так как несомненно буду отвергнут, и моя наглость окончательно оттолкнет
от меня Клелию. Ах, она может быть довольна мною, эта великая женщина. Я
приношу жертвы для нее, совершаю даже житейскую  бестактность.  При  том
полувраждебном, легком тоне, который теперь  установился  между  мной  и
Клелией,  новое  предложение  является  чем-то  несомненно   смешным   и
безвкусным. Умная девочка сейчас заметит это и  даст  мне  отставку  раз
навсегда. Что ж! Пусть Проперция получит удовлетворение. Черт возьми,  я
порядочный человек. Всем остальным я сыт по горло, и это увидят.
   Он подразумевал леди Олимпию и искал ее. Но она исчезла. Она  увлекла
Якобуса на террасу, ко входу в зал Венеры. Этого не заметил никто, кроме
Зибелинда; он ушел,  мучимый  ненавистью  и  вздыхая  от  желания.  Леди
Олимпия сказала:
   - Тихий ветерок лагуны в майский вечер - вот  подходящий  воздух  для