дать им погибнуть в  тени  небытия.  Бессмысленная  и  бесцельная  жизнь
нескольких  тысяч  человек  нам  обоим  -  будем  честны!  -  совершенно
безразлична.
   - Нет! Apage!
   Священник крикнул это громовым голосом. Он оперся левой рукой о  стол
и,  заклиная,  простер  руку  по  направлению   к   кощунствующей.   Его
выпрямившаяся фигура, черная, широкая, угловатая и желчное, костлявое  и
властное лицо застыли в нравственном возмущении.
   Герцогиня с интересом смотрела на него.
   - Я готова была счесть вас лицемером,  монсиньор.  Поздравляю  вас  с
вашей честностью.
   И она вышла из комнаты.



   Генрих МАНН
   МИНЕРВА

Перевод с немецкого А.С.Полоцкой. OCR & SpellCheck: Zmiy


Анонс

   Любовь... и только любовь! Вот  основная  идея  трилогии  знаменитого
немецкого романиста. Блистательные, колоритные исторические сцены  конца
19-го века, тайные дворцовые интриги - и на фоне  этого  разворачивается
полная любви и  приключений  жизнь  главной  героини  романов  герцогини
Виоланты Асси.

I

   Проперция Понти прибыла в  Венецию.  Герцогиня  давала  в  честь  нее
празднество. Это было в мае 1882 года.
   Подъехала гондола скульпторши: весть об этом облетела  весь  дом.  Он
был уже полон гостей, и все  бросились  ко  входу.  Герцогиня  с  трудом
достигла лестницы. Впереди нее шел Якобус Гальм с одним из своих друзей,
господином Готфридом фон Зибелинд, и прокладывал  ей  дорогу.  Сан-Бакко
следовал за ней с графом Долан, венецианским патрицием. Граф сказал:
   - Я никогда не покидал Венеции. Словом "никогда" я хочу сказать,  что
мои отлучки не стоят того, чтобы  говорить  о  них.  Но  ни  во  времена
немцев, ни позднее я не видел  подобного  празднества.  Я  думаю,  нечто
подобное видел только великий Паоло, да и то лишь оставаясь  наедине  со
своим полотном.
   Герцогиня обернулась.
   - Я думаю, граф, что и мы наедине со своим  полетном.  Празднества  в
Венеции! В последний год австрийского владычества  в  этот  дворец  было
завезено триста карточек. После моего переселения сюда я  не  сделала  и
пятидесяти визитов. Но я пригласила бы своих поставщиков и опустошила бы
отели, чтобы наполнить свои залы гостями!
   - Ага! - воскликнул Долан. - Каждый человек - только мазок для нашего
полотна.
   По его дряблой коже скользнул нежный румянец. Он был мал ростом, лыс,
и лицо у него было безбородое,  худое,  изможденное.  Голова  со  слабым
подбородком и длинным, подвижным носом покачивалась на  бессильной  шее;
убогая, некрасивая и голая выглядывала она из чересчур широкого  платья.
Такому знатоку и ценителю форм и красок, как Долан,  следовало  бы  быть
очень  недовольным  всем  этим.  Но  углы  его  узких  губ  были  сладко
приподняты кверху и окружены самодовольными морщинками, а  черные  глаза
глядели из-под  тяжелых  век,  как  будто  заглядывая  в  чужие  души  с
враждебным - и в то же время счастливым выражением.
   Господин фон Зибелинд волочил за собой одну ногу; голос у  него  тоже
был тягучий.
   - Слишком пышно! - вздохнул он. - Меня это угнетает.
   Якобус внимательно посмотрел на него. Его красный, весь в  коричневых
точках,  лоб  под   светло-белокурыми   волосами   был   покрыт   потом.
Красновато-карие блестящие глаза обводили взглядом все  вокруг:  тяжелый
потолок из золотых листьев, казалось,  шумевших  под  снопами  света,  -
увитые венками головы диких  зверей,  сверкающие  и  грозные,  -  стены,
полные больших, холодных или похотливых тел,  царивших  над  всеми,  кто
смотрел на них.
   - У вас опять момент слабости, - сказал художник. - Тем не менее  вам
когда-нибудь поставят в этом доме памятник, мой милый Зибелинд. Все  это
не было бы так великолепно, если бы не ваше уменье делать находки.
   И он провел рукой по фигуре нагой, шествующей  женщины,  выделявшейся
на лиловой вышивке павлиньих перьев.
   - Только эта Фама? - сказал Зибелинд. - Покажите мне и  нагую  Юдифь,
вон там, напротив: воплощенное кощунство. Покажите мне нагого  мальчика,
ловящего мяч, нагого фокусника, стоящего  на  руках,  нагую  женщину  на
спине этого грязного кентавра... Все это, да и не только это, я разыскал
в самых пыльных углах, под  мостами,  в  шестых  этажах  и  под  землей.
Поразительное уменье делать находки, совершенно верно, мой милый. У меня
нюх, как у прокурора на моей родине или у консисторского  советника.  От
меня нагота не укроется! Я бросаюсь на нее, стиснув зубы. Вы,  дрожайший
Якобус, любите наготу, но вы не  откроете  и  половины  тех  нагих  тел,
которые лезут мне на глаза, потому что я ненавижу их.
   Фон Зибелинд произнес все  это,  гнусавя,  тоном  раздражительного  и
мужественного человека. Он делал свои признания допустимыми, придавая им
оттенок светской иронии. Якобус засмеялся.
   - Вы великолепны и очень полезны.
   Группы любопытных толкали их то туда, то сюда. Наконец, лавируя среди
толпы, они достигли  первых  ступенек,  ведших  вниз  на  площадку,  где
лестница раздваивалась. Она отлого  и  спокойно  спускалась  вниз  двумя
величественными каменными потоками в пышном одеянии ковров, сдавленная с
обеих  сторон  широкими  перилами.  Они  остановились,  по  обе  стороны
герцогини,  на  широком  балконе,  который  господствовал  над   высокой
галереей, между сверкающими малахитовыми колоннами,  мощно  покоившимися
на мраморных спинах больших львов.
   Вверх и вниз двигалась толпа, и вместе с ней, вдоль перил, в  глубину
галереи спускались  бронзовые  статуи.  Хоровод  их  проходил  посредине
огромной передней и доходил до самых ворот, у которых стояла  Проперция.