на одну карту пятьдесят тысяч франков. Он не был богат  и  полагался  на
судьбу. Какое значение могло иметь для него, что испанская посланница не
любила его? Madame Пиппа Пастиналь  зрелая  особа,  -  пока  еще  только
зрелая, а не перезрелая. Безразлично: дон Джулио не мог  жить  без  нее.
Пиппа или лечебница для нервнобольных, а между тем по  ту  сторону  этой
альтернативы лежал весь широкий мир. Я знаю более хрупких  завоевателей,
чем  этот  дон  Джулио,  которые,   однако,   переносят   более   важные
разочарования с большим достоинством...
   - И с большей грацией, - прибавил он, целуя герцогине руку. Затем  он
продолжал:
   -  Смею  ли  я  воспользоваться  этим  моментом  моего  глубокого   и
радостного восхищения, чтобы  предложить  вашей  светлости  мир  с  моей
страной, которая также и ваша: в высшей степени  почетный  мир,  как  вы
увидите.
   - Я принимаю его, еще не зная, каков он. И если бы  вы  даже  жаждали
борьбы, барон, я больше не хочу ее - тут ничего не поделаешь.
   - Тогда мне остается только попросить у вашей светлости прощения, что
мы не  пришли  к  вам  раньше.  Но  после  того,  как  ряд  печальнейших
заблуждений склонил к  тому,  чтобы  видеть  в  вашей  светлости  врага,
известного  рода  стыд,  чувство  стыда,  на  которое   способны   также
государства и династии, помешало нам исправить нашу ошибку.  Посредники,
шпионы и любители ловить рыбу в мутной  воде  старались  разбудить  наше
недоверие; они пытались даже заставить нас думать, что за  новейшим,  и,
надеюсь,  последним   восстанием   нескольких   недовольных   далматских
подданных скрываются влияние и поддержка вашей светлости. С тем  большим
удовольствием  пользуемся  мы  именно  этим  случаем,   чтобы   отменить
конфискацию родового имущества Асси,  ввести  вашу  светлость  опять  во
владение всеми вашими поместьями и сделать вам свободным  возвращение  в
Далмацию.
   Герцогиня сказала развеселившись:
   - Словом, мой милый барон: после поражения  монашеской  революции  вы
считаете меня совершенно неопасной и решились больше не обращать на меня
внимания.
   - Какое незаслуженное оскорбление!
   Посланник возражал забавными  жестами,  но  в  его  спокойной  улыбке
чувствовалось согласие. Он воскликнул:
   - Вы  слишком  низко  цените  удовольствие,  герцогиня,  которое  мне
доставляет необходимость быть  перед  вами  настороже.  Надеюсь,  вы  не
сомневаетесь, что у меня достаточно хорошего вкуса, чтобы больше  ценить
прекрасного врага, чем безобразного друга.
   На лице ее выразилось сомнение.
   - Но я забываю самое важное, - весело  сказал  он:  последовал  новый
анекдот из жизни римского общества. Началась  легкая  болтовня,  вначале
удивлявшая  и  раздражавшая  герцогиню.   Но   мало-помалу   напряжение,
оставшееся от смертельно-тяжелых событий последних недель, рассеялось. В
течение четверти часа она чувствовала себя легкомысленной, фривольной  и
невинной, как в семнадцать лет на парижских паркетах, когда ее  окружали
злоба и измена, не касавшиеся ее.  Ей  стало  почти  жаль,  когда  барон
Киоджиа  сделал  серьезное  лицо.  Он  сказал  дружески,   осторожно   и
вполголоса:
   - Герцогиня, дайте мне на будущее время полномочие предостерегать вас
от ваших друзей.
   - Разве это необходимо?
   - Это было необходимо. Но мог ли я решиться на это? Между прочим,  вы
подарили своим доверием монсиньора Тамбурини.  Он  воспользовался  этим,
чтобы прикарманить ваши деньги и потребовать от  ваших  противников  еще
больших сумм. Да, он непосредственно перед вспышкой подавленного  теперь
восстания предложил нам спокойствие в стране  за  определенную  цену.  У
нас, разумеется, не было необходимости заплатить ее; мы и без того  были
уверены в своем деле.
   - Значит,  Сан-Бакко  был  прав:  Тамбурини  -  волк!  -  с  живостью
воскликнула герцогиня. Она была поражена, и только.
   -  Ваш  большой  почитатель  Павиц,  романтическая  карьера  которого
закончилась так театрально, в свое время вел очень дорого стоящую жизнь.
Баше доброе дело и ваши надежды оплачивали ее.
   "Меняет ли это что-нибудь в том Павице, которого я знаю?" -  подумала
герцогиня.
   Она спросила:
   - Еще что-нибудь?
   Посланник сочно смаковал слова, которые собирался произнести.
   - Но оба, трибун и священник, не могли так значительно уменьшить вашу
кассу, герцогиня, как хотели бы. Самое большое опустошение было  сделано
неким господином Пизелли, известным в качестве игрока  и,  к  сожалению,
неудачного. Заведующая кассой, ваша подруга, высоко ценимая мною графиня
Бла, как известно, не могла отказать этому господину ни в чем.
   Герцогине вдруг стало холодно.  Ее  взор  застыл,  он  покинул  тонко
улыбающееся лицо дипломата и  приковался  к  какой-то  точке  на  стене.
Прошло несколько секунд, прежде  чем  она  подумала  о  том,  что  нужно
овладеть собой; но барон Киоджиа в эти мгновения был  слеп.  Он  слишком
упорно наслаждался собственным злоязычием. Его ядом он  ослаблял  самого
себя: его наблюдательность притуплялась.
   - Откуда у вас эти сведения? - спросила она.
   - Меня снабдили ими. Если бы я мог открыть вам это раньше! Но мог  ли
я отважиться на это? Ваша светлость, судите  сами!  Итак,  другая,  тоже
близкая вам дама, княгиня Кукуру, часто снабжала меня в  высшей  степени
аккуратными и точными докладами.
   - Вот как, - сказала она и сделала гримасу мимолетного отвращения.
   "Сан-Бакко предчувствовал и это", - подумала она. В то  же  время  ей
ясно представилась фигура княгини. Она  тотчас  же  внутренно  проделала
весь процесс, который теперь  мог  бы  иметь  местом  действия  потертую
гостиную пансиона Доминичи и в  котором  она  сама  была  бы  нелишенным
отдаленной симпатии судьей недостойной и смешной старухи. Она играла эту
роль, как когда-то играла роль разливающей свет и неумолимой  противницы
старых, затхлых людей в королевском дворце в Заре  или  как  когда-то  в
таинственном саду своего детства играла сказку о Дафнисе  и  Хлое.  И  в
далматской революции, как и у эхо из павильона Пьерлуиджи, все кончилось
смехом. Она видела, как искажалось и  надувалось  от  гневного  смущения
красное, упрямое, как у колдуньи, лицо старухи. Она тихо  засмеялась,  и
посланник смеялся вместе с ней, не зная чему. Она объяснила ему,  в  чем
дело.