Величайшим несчастьем, которого он боялся, было не упасть  с  лошади,  а
пропустить появление Делла Пергола. И поэтому он не падал.
   - Вы видите? -  пронзительно  прошептал  он.  -  Ваша  светлость,  вы
видите?
   Делла Пергола легко, не торопясь,  ехал  по  полю  им  наперерез.  Он
направил свою лошадь к лошади герцогини, поклонился и  сказал,  спокойно
дыша и без следов возбуждения на своем холодном лице:
   - Трубим к нападению, ваша светлость? Выступаем в поход  с  мятежными
монахами? Момент благоприятен.
   - Как никогда. Я даже уезжаю.
   - В Далмацию! Я еду с вами! Я бросаю все.
   - Ваши станки? И мои статьи?
   - Вы правы. Я потерял способность  думать.  У  меня  остались  только
желания. Что вы хотите? Три месяца бессильной страсти! В такую жару!  На
мертвой мостовой нашего лета! Я не могу больше.
   - Вы выдаете себя.
   Они посмотрели друг на друга в упор. Затем опять стали  бросать  друг
другу, в такт галопирующих копыт, свои короткие фразы.  За  ними  пыхтел
Павиц.
   - Вы сдаетесь. Вы думаете, я не воспользуюсь этим?
   - Я ничего не имею против. Я не могу больше. Я  не  умер.  Поэтому  я
хочу теперь же своей  награды.  Потому  что  я  выдержал.  Завтра  утром
появится  ваша  первая  статья.  И  лишь  завтра  вечером  хочу  я  быть
счастливым. Я уступаю.
   - Я тоже. Еще больше, чем  вы.  Я  совершенно  отказываюсь  от  ваших
статей. У меня пропала охота.
   - И к ...?
   - Ко всему.
   Она ударила поводьями по шее лошади,  откинулась  далеко  назад  и  с
криком радости, освобожденная  и  полная  нового  стремления,  помчалась
вперед, прорезывая голубой воздух.
   - За мной, кто любит меня!
   Она пронеслась над широким, наполненным водой рвом. Копыта  дрогнули,
опустились и врезались в землю по ту сторону рва. Делла Пергола  смотрел
ей вслед, испуганный до  оцепенения  ее  словами.  Он  хотел  остановить
лошадь. В последний момент его охватил страх перед презрением  к  самому
себе, и он щелкнул хлыстом. Рва он почти не заметил.
   Вдруг он очутился в мелкой луже. Он лежал, растянувшись,  головой  на
откосе, и видел, как высоко над ним,  в  синеве,  сверкавшей  стеклянным
блеском, как синее небо на разрисованных стеклах, носилась ласточка.
   Павиц видел только, что герцогиня грозила  исчезнуть  по  ту  сторону
рва. Он прохрипел: "Одну минуту!", пришпорил лошадь и закрыл  глаза.  Он
был очень удивлен, когда очутился на  другой  стороне,  рядом  со  своей
госпожей и без журналиста.
   Делла Пергола поднялся, стиснув зубы; он несколько раз тихо повторил:
   - Только спокойнее, бога ради, спокойнее. Мы увидим.
   Он вскарабкался на край рва, снял свой красный  сюртук  и  попробовал
очистить его от грязи. Вдруг он поднял глаза.
   - Вот что  называется  травлей  лисиц!  Лисицей  был  я,  дурак!  Она
охотилась за мной, а ее жирный любовник  помогал  ей  в  этом.  Да,  это
так...
   Далеко позади двигался ее  уменьшенный  силуэт  и  трясущаяся  фигура
трибуна. Рядом бежала лошадь без всадника.
   - Лошадь они поймают, и сегодня вечером обо мне и моих подвигах будет
врать весь город.
   - Но будут говорить и кое о чем другом, об этом я позабочусь!
   Он двинулся в  путь.  Опустив  голову  и  надвинув  шляпу  на  глаза,
размахивая сжатыми кулаками, в красном фраке и  белых  панталонах,  весь
выпачканный, он торопливо шел по празднично-прекрасной  равнине,  полный
ненависти и жажды мести.
   - Представим себе ясно, что она такое! Кокетка ли она,  намеренно  ли
сводила она меня с ума? О, нет, она очень мало думает обо мне. Женщина с
ее прозрачным цветом лица; я ясно вижу это, ее душа слишком высока:  под
жалкими, низменными триумфальными воротами кокетства  она  не  могла  бы
пройти.
   Боже! Ужасно то, что я все  еще  принужден  думать  это!  Я  не  хочу
больше! Но ей чертовски безразлично, теряешь ли из-за  нее  голову.  Она
нечувствительна, настолько нечувствительна,  что  от  этого  становится,
действительно злой. Павиц сказал тогда в кафе, когда  хвастал  ею:  "Она
зла, эта аристократка!" Он был  прав,  этот  отставной  тенор!  Ах!  Эта
аристократка! Это  мой  рок,  что  я,  бедный  сноб,  встретил  истинную
аристократку. Один единственный раз, и этого достаточно.
   - Но теперь я освобожусь от нее! Ты не хочешь сойти с твоего  Олимпа,
злая Юнона? Так я стащу тебя!
   Он вернулся через ворота Сан Джиованни в  город  и  взял  экипаж.  Он
положил ногу на ногу и насвистывал сквозь зубы, в сознании своей власти.
   - Надменная дама, воображающая, что царит над человеческим обществом,
холодная, бесстрастная и незнающая  ответственности  за  участь  низших,
приносящих себя в жертву  ей:  чему  я  научу  ее?  Во-первых,  что  она
добродушное, довольно обыкновенное создание. Во-вторых,  что  ежедневные
партнеры ее пошлых любовных приключений могут по желанию дать  подробное
описание известного дивана, с известной герцогской короной, которую они,
в своем характерном положении, могли разглядеть снизу.  Внутри  позолота
немного облупилась.
   Дорогой статья оформилась в его голове. Она была обдумана и  отделана
во всех подробностях, когда Дел-ла Пергола вышел на улице Кампо Марцо, у
редакции своей газеты. В тот же вечер она появилась.


   Было часов десять. Герцогиня  находилась  в  своей  спальне  в  отеле
Виндзор. Портьера в салон была наполовину откинута. Это была  комната  с
высоким позолоченным потолком и широкими окнами.  В  люстре  горели  все
газовые рожки. На шелковых стульях лежало несколько любимых книг в белых
переплетах. Копия Паллады висела на задней стене.
   Внизу, на широкой, новой, величественной Виа  Национале,  еще  совсем
вдали, она услышала крик, который был ей знаком:  он  повторялся  каждый
вечер. Новейшая скандальная статья Intransigeante совершала свой путь по
городу. Она открыла окно и разобрала: "Смерть герцогини Асси".
   Банда приближалась - сомнительные парни, одни в лохмотьях,  другие  -