"Сказание о братьях Сога", возьми сацумский бива, возьми  с  собой
нашу  одежду  и обувь и носи дома только их, словом, заполни  свой
дом  в  России нашими вещами. Все это внесет покой в твои мысли  и
прочность в твою душу.
-  И  еще одно, Андо-доно. Судьи сказали мне, может быть для того,
чтобы  успокоить  мое  смятение, что,  осуждая  мое  неповиновение
центральной  власти, мое участие в мятеже, они  высоко  ценят  мою
преданность  и верность Сайго Такамори, мое воинское  искусство  и
боевой  опыт.  И еще они сказали мне, что я не должен воспринимать
их  решение  послать  меня  в Россию как суровое  наказание,  хотя
наказанием  в  какой-то степени оно и является.  Главным  образом,
сказали они, это будет высокая честь для меня послужить дозором на
дальних рубежах, дозором против сильного врага.
Воле грозной подчиняясь
Государя своего.
Должен дом родной покинуть я
Чтобы Родину охранять, -  стихом из  Манъёсюдобавили, что эта высокая честь оказана не только мне одному.  Она
оказана  многим  высокородным самураям, доказавшим своей  воинской
службой  верность  стране  Ямато. Они сказали,  что  император  не
гневается  на  Сайго,  наоборот, он высоко ценит  его  верность  и
одобряет  его лозунги; и воины Сайго, прежде офицеры императорской
гвардии, по-прежнему являются его личными вассалами.
-  Но  у  тебя  возникли сомнения в искренности  твоих  судей?  Ты
считаешь  их  слова не более, чем хитрой уловкой, ты  подозреваешь
своих   бывших   врагов  в  отточенном  коварстве,  в   стремлении
освободиться от тебя, ближайшего соратника Сайго, и тебе подобных,
чтобы  не  бояться повторения мятежа? Ты думаешь, что они отсылают
тебя за пределы страны  Ямато потому, что боятся казнить, ведь это
вызвало бы вспышку ярости у многих самураев? Ты не веришь им?
- Да, Андо-доно, примерно так. И  в то же время я задумался, смогу
ли  я,  находясь в чужой стране, в чужом окружении,  строя  добрые
отношения с людьми, живя рядом с ними, прибегая часто к их  помощи
и  услугам,  и  оказывая  сам им посильную  помощь,  должен  ли  я
одновременно  питать  к  ним ненависть, высматривать  уязвимые  их
места,  готовить им ловушки, желать им страданий и  гибели?  Да  и
смогу  ли  я?  Ведь все это расходится с кодексом  Бусидо,  нашими
представлениями о чести.
  - А ты не считай, что едешь к ним врагом, что будешь готовить им
гибель.  Вспомни,  что  в стране Ямато испокон  веков  существовал
na{w`i самураям носить два меча, а тёнин - один меч. Но ведь никто
и  не  думал,  что мечи предназначены для убийства.  Если  бы  мы,
жители  островов,  считали главным и единственным  предназначением
мечей  -  убивать,  то кровь лилась бы рекой и  острова  давно  бы
обезлюдили. Конечно, бывали случаи нападения людей друг на друга с
мечами,  но  в  качестве смертельного оружия можно использовать  и
палку,  и камень, и мотыгу, обычные бытовые предметы... Нет,  мечи
были   предназначены  для  того,  чтобы  предотвратить   возможные
нападения, своим присутствием они охраняли владельца от  покушений
на  жизнь, честь и достоинство, своим видом они воспитывали слабых
душой, способных на зло негодяев. Внуши себе, что едешь в северную
страну  дозорным, что твоя обязанность все видеть, все  слышать  и
знать,  все  важное  своевременно  сообщать,  чтобы  предотвратить
возможную беду. Не возносись  в своей гордыне, знай лишь свой долг
и выполняй его. А главное - помни о стране Ямато, далекой и всегда
нуждающейся в тебе.
-Да, Андо-доно, я запомню твои слова...
-  И на прощанье, если ты из Фудзивара, то тебе интересно бы знать
и хранить в душе стихи из МанъёсюКристально дно в воде,
Сверкающей как пламень,
Что блеском фудзиИ оттого водой покрытый камень
Блестит как жемчуг дорогой!

заката древности и зари средневековья -VIII  век.

МЕДНИКОВЫ.   ИВАНОВКА.

Во Владивосток пароход "Кострома" пришел в конце апреля месяца. Во
время  плавания  на пароходе вспыхнула эпидемия кори,  от  которой
умер  ребенок,  поэтому  всех пассажиров  с  детьми  переселили  в
карантинные  бараки  на  мысе Шкота  и  держали  там  под  охраной
вооруженных солдат, чтобы хворь не распространилась по городу. Еще
через  две  недели  Степан  принес из переселенческого  управления
бумагу,  которая  определила  им место  для  поселения  в  деревне
Ивановке.
На  пароходике "Новик", недавно купленном местным купцом Шевелевым
в  Англии  и совершавшим свой первый рейс, они добрались до  устья
недалекий  реки  Суйфун, вдоволь налюбовавшись прекрасными  видами
Амурского  залива,  и  в  поселке Рыбачьем пересели  на  пароходик
"Пионер".  В  сравнении  с  большущим пароходищем  "Кострома"  эти
суденышки кроме как пароходиками и назвать было нельзя.
  После недавних проливных дождей Суйфун вздулся, нес в море массу
коричнево-желтой  воды  и  по этому половодью  пароходику  удалось
добраться   до   самого  Никольского  -  крупного   села,   откуда
переселенцы  разъезжались  едва ли  не  по  всей  Южно-Уссурийской
круге.
Сторговавшись  на  базаре  за  пару  низкорослых,  но   крепеньких
маньчжурских волов и скрипучую телегу, они загрузили на  нее  свой
жалкий   скарб  и  -  цоб-цобе  -  отправились   к  месту   нового
жительства.
По  узенькой до крайности лесной дороге, скорее тропе,  утопая  по
чеки колес в грязи, тяжело наваливаясь грудью, подталкивая телегу,
тащились  они  к  месту заселения, уже проклиная тот  день,  когда
совместно решились ехать.
  - Ох уж и дичь! - охал Степан, и ему вторили жена Мария, сыновья
Андрей, Арсений и Афанасий.