на  Вознесенье  встретиться  у  Никольской  церкви.  И  расстались
заполночь.
- Ты пойдешь? - спросил утром Андрей своего товарища.
-  Нет, - ответил тот, - я уже слыхивал про старателей, да и видел
их немало. Но капустное дело понадежней будет.
Зиму  Андрей  провел  дома, помогая отцу по  хозяйству,  на  охоту
ходил, а весной заметалась душа. Крепился он, крепился, за плужком
сакковым еще походил, батиной гордостью, самой ценной прошлогодней
покупкой, да и подался на Вознесенье в Никольское.
В  церковь  зашел, лоб перекрестил, по базару побродил и  опять  к
собору вернулся.
Перед  оградой ему незнакомый парень дорогу заступил. - Ты Матвеев
дружок, Андрюха Медников?
- Да, - кивнул Андрей, - договорились встретиться...
-  Топай  за  мной,  -  подмигнул парень,  и  в  углу  базара  они
встретились,  свиделись, руки потискали, по плечам  похлопали,  но
неловкость почему-то чувствовали, неуверенность.
Вшестером, купив тут же, у кузнеца, ломы, топоры, кувалды, кирки и
лопаты,  запасшись хлебом, солью и крупой, увязавши весь  скарб  в
котомки  и взяв свой инструмент на плечи, двинулись они  вслед  за
Jnpfel. У одного из парней за спиной ружье висело охотничье.
Шли тайгой, избегая дорог и даже тропинок, с ночевками.
Корж  объяснил,  что место золотоносное лежит на  Ташехезе,  левом
притоке  Сиянхэ, в дне пешего хода от Атамановского.  Но  тамошних
казаков  следует  опасаться. Люди, мол, они звероватые,  на  белых
лебедей  и  синих  фазанов,  корейцев и  китайцев,  женьшевиков  и
спиртоносов,  по цвету одежды так прозванных, постоянно  охотятся,
как  бы  и  на их золото не позарились. Поэтому и осторожным  быть
следует.
За  четыре  дня,  проплутав изрядно, вышли они к  месту  искомому.
Быстро  бежала  прозрачная  мелкая  речушка,  лес  зеленел  свежей
листвой,  мягкая  травка глаза радовала. Побросав  на  укрытой  от
постороннего  глаза  полянке свой скарб,  они  сразу  кинулись  по
песчаным  косам песок и гальку исследовать. Лишь Корж и Матвей  не
спешили, как люди бывалые.
-  Так  скоро  золото не дается, - объяснил Корж, - его  попотеть,
поискать придется.
  Вырубил  Корж топориком из палой лесины лоток, вашгердой  назвал
его  ласково, а они пока два шалаша строили, костровище, на  ручки
лопаты, кайлы и кувалды насаживали.
Назавтра  Корж велел всем ямы рыть в песчаных косах,  -  шурфы,  -
пояснил  он важно. А сам ходил с вашгердой от ямы к яме,  песок  в
нее набрасывал с разной глубины, и к речке бежал. Там он осторожно
смывал   песок  водой, оставляя на донышке самую  малость.  Эту-то
малость  на  бумажке он на солнышке просушивал, щепкой  ворошил  и
внимательно рассматривал, шепча что-то под нос. Ворожит,  смеялись
старатели,  с  надеждой  глядя на него. Корж  показывал  им  малые
крупинки золота, но доволен не был, кривился, как от зубной боли.
-  У меня и опыта нет, - жаловался он, - видел, как другие делают,
а голыш с золотой веточкой сам здесь нашел прошлым летом, когда из
Маньчжурии  возвращался,  хоронясь  от  людей,  как  есть   беглый
каторжник в розыске.
С  неделю  они здесь промучились, а потом Корж велел шурфы  песком
забросать и выше по речке перебираться.
И опять пусто им выпало.
Но  на  третьем  месте  Корж  довольным  остался,  расцвел  своими
морщинами, зубы гнилые, прокуренные на солнышко выставил.  Показал
щепоть  темного золота и велел рыть шурфы глубокие. Добрались  они
до  коренной  скалы и нашли жилы кварца рыхлого с  тонкой  золотой
пылью.  Но и веточки золота попадались маленькие. Ломами и кайлами
крушили они породу, таскали корзинами ивовыми к себе на поляну  и,
переложив дровами, отжигали. После она легко кувалдами крошилась и
Корж  самолично, доверяя разве что Матвею изредка, промывал породу
бережно. Шурф вырыли широкий - саженей пять по стороне, и глубокий
-  в два роста. Руки в кровь понабивали, пока не додумались костры
устраивать  и  породу  пережигать. Работа немного  полегче  пошла.
Намытое золото Корж прятал куда-то, в место секретное.
-  От  греха подальше, - говорил он, - всякое бывает, и свой друг-
товарищ  на  добро  общее  может позариться,  -  и  губы  поджимал
скорбно, вспоминая что-то далекое.
Но на него надеялись.
И   так   они   увлеклись  старательством,  что  потеряли   всякую
осторожность.  И  кувалдами громко бухали, и дым  над  их  лагерем
пеленой стоял, даже в Атамановку за хлебом, крупой и салом изредка
бегали, с тамошними девками пытались любезничать.
Уже  в  конце  августа, среди дня их лагерь окружили казаки.  Лица
свирепые, бороды на грудь лопатами, с берданами, конями столкали в
шурф и давай расспрашивать. Кто такие, зачем и откуда.
Пытались им объяснить, что люди они русские, православные, мирные,
вреда казакам никакого не причиняют, золото отыскать пытаются,  но
onj` без толку.
-  Заявку на старательство от полиции имеете? - грозно выспрашивал
старший, с лычками.
Явно было, что старатели они вольные, без разрешения.
Переворошили  казаки  весь лагерь, обыскали  каждого,  хотя  кроме
драных  портов и рубах на них ничего и не было, но все  в  пустую,
ничего не нашли.
А после велели убираться к чертовой матери.
- Еще другой раз увидим, как белок перещелкаем, - пообещали.
Документы, было, стребовали, Матвей и Корж аж покрылись испариной,
да  отговорились, что дома в Никольском оставили, чего их в  тайгу
тащить,  лохматить,  не  медведю же  показывать,  батюшке...  Двух
парней  казаки признали за Никольских, что так и было, а остальным
на слово поверили. В добром настроении были, видимо, или не хотели
с эдакой рванью вожжаться попусту, а потом оконфузиться.
Молодой казак их по дороге к Никольскому часа два провожал,  потом
берданой погрозил и ускакал обратно. Надоели, небось...
Матвей  с  Коржем  за золотом тайгой сразу кинулись,  а  Андрею  с
хлопцами велели в Никольском на базаре ожидать. И точно, через три
дня  вернулись, довольные, что не все потеряно, будут деньжата  на