зиму, зубы на полку класть не придется.
Андрей  на  базаре  батю  с  Афанасием повстречал,  мед  продавать
приезжали  и  с  интендантством договариваться. Посокрушался  отец
виду  Андрея  бродяжьему  и просил домой  возвращаться.  На  земле
крестьянствовать надежней будет, а то совсем одичал сын,  сумы  на
плече не хватает, перед людьми стыдно, скажут что?
Но  во  Владивосток  все шестеро сходили, золото  Корж  знал  кому
продать.  Выручил  он  три сотни и еще место золотоносное  за  сто
рублей продать исхитрился. Поделили по шестьдесят, а себе и Матвею
Корж по восемьдесят оставил, как начальникам.
Сентябрь  проходил, надо бы и в Ивановку возвращаться,  но  Андрею
удалось устроиться на строительство дока.
Сухой   док  был  заложен  во  Владивостоке  в  мае  позапрошлого,
девяносто  первого  года  для ремонта кораблей  сибирской  военной
флотилии, а пока корабли ходили доковаться в Японию и в Гонк-Конг.
Андрей и раньше, идя из города к себе на 7-ю Матросскую, сперва по
Нижнепортовой до Клубного, еще говаривали Машкиного оврага,  затем
по  1-й  Портовой,  останавливался иногда поглазеть  на  громадную
ямину  в пятьсот футов длиной, что стояла перпендикулярно бухте  и
отгораживалась от воды небольшой лишь перемычкой скалы.  Из  ямины
слышался   визг   воздушных   бурильных   станков,   частый   стук
компрессоров,  иногда раздавались глухие взрывы.  Да  и  сосед  по
комнате  у  бабы  Агафьи,  где Андрей по привычке  останавливался,
рассказывал,  как  они  бурили  шпуры,  закладывали  пороховые   и
динамитные  патроны, взрывали скалу, паровыми лебедками  поднимали
наверх камень, а потом отсыпали его в Жариковском овраге, у бухты.
Он-то  и  уговорил рядчика взять на работу Андрея,  крепкий,  мол,
парень, да и опыт землекопа у него имеется.
По  гудку они скорехонько просыпались, вместе завтракали, чем  бог
послал,  и  спешили к доку. Дом бабы Агафьи был в конце  слободки,
почти  на  Луговой,  и  шли  они по  Поротовской,  на  которую  из
слободских домишек собирались хмурые, не выспавшиеся, иногда и  не
протрезвевшие   еще  рабочие  механических  мастерских,   мельницы
Линдгольма,  а  больше  доковские. У  Гайдамаковского  оврага,  за
которым  начиналась  Экипажная  улица,  становилось  обычно  очень
оживленно.  На  работу спешили все и в воздухе  звучали  дружеские
приветствия,  а  часто и крепкая брань на житье-бытье  и  домашние
заботы.  Обходя флотский экипаж, из-за забора которого раздавались
свистки   боцманских  дудок  и  команды  на  построение,   рабочие
стекались  к  Мальцевскому оврагу, где у  бухты  пыхтела  мельница
Khmdcnk|l`,  а дальше шли деревянные и кирпичные приземистые  цеха
механических  мастерских.  На Афанасьевской  улице,  что  вела  от
Мальцевского к Жариковскому оврагу, толпа снова густела - подгорье
и  слободки  Фельдшерская и Офицерская были  облеплены  домишками,
заселенными  до  невозможности. Но на спешащих  людях  можно  было
увидеть  уже  не только грязную замасленную робу, но  и  приличное
пальто,  и  чистый сюртук, иногда и нарядную офицерскую  форму  со
сверкающим  золотом  погоном. А уж за Жариковским  оврагом,  когда
рабочий  люд стек к бухте и там рассеялся - в цехах мастерских,  в
яме  доковой,  на  причалах военного порта и  так  далее,  на  1-й
Портовой  улице по утрам было совсем просторно. Тут жили,  главным
образом,   городские   обыватели,  мелкие  чиновники,   приказчики
многочисленных богатых магазинов, хозяева лавок, мелкие  торговцы,
семьи  морских и армейских чинов... И так до Клубного оврага,  где
начиналась Светланская, главная улица города.
О,  Светланская!  Она была нарядна и широка, светла  и  просторна.
Сторона  южная, та, что у бухты, пушилась беспрерывным  сквером  с
длинными  аллеями  для  гуляний люда благородного  и  по  вечерами
освещалась  фонарями  керосиновыми, здесь из раковины  у  Морского
собрания  звучала музыка, а из многочисленных крохотных  кафэ  под
пестрыми  маркизами  женский кокетливый смех и  уверенная  мужская
речь  на  французском, немецком, английском языках.  Это  был  мир
народа  сытого,  холеного, гладкого, хозяев  города,  государства,
всего  мира.  За  людом  рабочим  здесь  внимательно  приглядавали
полицейские, на расправу скорые и беспощадные. А та сторона, что у
сопок,   была   застроена  высокими  каменными  домами,   сверкала
витринами  богатых магазинов, широкими окнами ресторанов,  роилась
публикой  чистой и ухоженной, благоухала духами и помадами.  Здесь
нередко можно было встретить господ адмиралов и генералов  и  даже
его     превосходительство     военного    губернатора    генерала
Унтербергера. Ходить по той стороне люду рабочему, бедно  одетому,
голодному строжайше запрещалось. - Дабы не мозолили своим  гнусным
видом  глаза их благородиям, - приговаривали городовые, решительно
перетягивая  незнакомого  со здешними порядками  крестьянина,  или
спешившего   быстрее   проскочить  после  долгого   рабочего   дня
мастерового  на другую сторону. Они, впрочем, обходили Светланскую
стороной,   и   когда  нужда  возникала  пройти   из   Матросской,
Фельдшерской  или Офицерской слободки в Солдатскую, Линейную,  что
на  Эгершельде,  на Семеновский покос, в Корейскую  или  Каторжную
слободки,   что   расположились  за   Покровским   кладбищем,   то
пользовались либо Нижнепортовой улицей, которая вдоль самой  бухты
бежала, либо Пушкинской, протянувшейся выше Светланской.

Первые день-другой на работе Андрей чувствовал себя неуверенно, но
скоро пообвык, практически все ему было знакомо и привычно. Рядчик
и мастер претензий к нему не имели: все у него получалось быстро и
толково.  Но скальные работы скоро кончились, и началась облицовка
дока   каменными   блоками,  заливка  их   бетоном   и   цементом,
строительство насосной станции, установка батопорта... Так  Андрей
овладел специальностями каменотеса и каменщика.
Прошли  три  года и вот в начале октября девяносто седьмого  года,
через неделю после Покрова Пресвятой Богородицы утром вокруг  дока
на  покрытых  дерном  откосах уселись его строители,  а  внизу,  у
самого   дока,  собралось  морское  начальство,  роты  с  кораблей
Тихоокеанской эскадры, чинная публика, дамы с букетами ярких  астр
и  георгинов  и  началось молебствие. Священник Успенского  собора
проговорил  положенное,  с клиром обошел  вокруг  дока,  помахивая
кадилом, потом заиграла музыка гимна народного, засвистала паровая
машина,   заполняя   док  морской  водой,  батопорт   поднялся   и
отодвинулся, и в док важно и медленно, разукрашенный всеми флагами