-  камнем,  грунтом,  песком, известняком... Все  это  значительно
ускорит и удешевит строительство.
-  Грандиозное,  грандиознее дело во  славу  России!  -  радовался
Сергей Юльевич.




ЭЙЛЕНБУРГ. БЕРЛИН.

Граф Филипп Эйленбургский любил пешие прогулки по Берлину, столице
Пруссии, уже четверть века и всей Германии. Так и сегодня,  ранним
июньским  вечером 1896 года, по установившемуся за  три  последних
года  обычаю  по  четвергам наносить визит барону Фридриху-Августу
фон  Гольштейну  -  тайному  легационному  советнику  министерства
иностранных  дел  империи,  жившему  на  одной  из  тихих  улочек,
примыкавших  к Тиргартену, граф Филипп неспешно шел по  Унтер-ден-
Линден  вниз, к Бранденбургским воротам, мимо Пассажа с его  столь
популярным  Паноптикумом, потом массивного тяжелого серого  здания
министерства  внутренних дел, грозы вконец распоясавшихся  социал-
delnjp`rnb,  шел,  заглядывая в живые, веселые лица  успевших  уже
покрыться  ровным  бронзовым загаром хорошеньких  молодых  женщин,
часто  попадавшихся навстречу высокомерных офицеров с  воинственно
закрученными  a-la Вильгельм усами, толстых господ  в  котелках  и
шляпах,  скрывающих блестящие лысины, покрытые  зачесанными  набок
редкими  остатками  былых волос, нарядных детишек,  сопровождаемых
строгими  чопорными гувернантками в белых блузах и  белых  же,  до
локтя,   кружевных   перчатках,  бледные   лица   опрятно   одетых
пролетариев,  багровые лица пожилых бюргеров -  любителей  пива  и
айсбана, блестящие любопытствующие глаза совершавших экскурсии  по
городу   иностранцев,  сопровождаемых  громкоголосыми   развязными
fremdenfurers.  Выйдя на Парижскую площадь,  граф  неожиданно  для
себя обратил внимание, что фланирующая его походка вдруг сменилась
четким,   упругим,  твердым  шагом  солдата  и  тут   же   услышал
пронзительную  флейту  и дробь барабана, -  из-за  Бранденбургских
ворот  показалась  марширующая рота. Граф  остановился,  пропуская
солдат,  старательно  выпячивающих серые мундирные  груди,  высоко
поднимающих до блеска начищенные носки и резко отбивающих шаг;  от
усердия  и  жары  их молодые лица были покрыты потом,  а  подмышки
темнели  мокрым  сукном. Полюбовавшись молоденьким лейтенантом  на
огромном  вороном коне впереди роты, граф Филипп поднял  глаза  на
правившую  одной рукой квадригой, а другой протягивающей  лавровый
венок  над Бранденбургскими воротами чугунную Победу. И скривился.
Победа,  побывавшая в плену, не вызывала у него  почтения.  Благо,
что  историю помнят весьма немногие и подобные чувства при взгляде
на  символ  могущества Германии возникали у не многих прохожих.  В
1807 году корсиканский коротышка увез плененную Победу в Париж,  а
спустя   семь   лет   русские  благосклонно  вернули   опозоренную
французами  богиню.  Да,  русские... В вечерней  беседе  им  будет
уделено особое внимание. Но вот и Тиргартен.
Граф  Филипп поднялся по каменным ступеням к крепкой дубовой двери
с   начищенной   бронзовой  рукояткой,  ткнул  палацем   в   белую
эмалированную   кнопку  новомодного  электрического   звонка   под
табличкой  с  надписью "Тайный советник Ф.Гольштейн", краем  глаза
отметил  шевельнувшуюся штору в окне правого эркера и почти  сразу
шагнул  в  услужливо распахнутую дверь. В просторной  прихожей  он
аккуратно  поставил трость в круглую подставку с  отверстиями  для
тростей  и  зонтов  и  повесил шляпу на  отросток  оленьего  рога,
привезенного из России охотничьего трофея хозяина дома,  рядом  со
светлой  тирольской шляпкой доктора фон Хассе и форменной фуражкой
графа  Альфреда  фон Шлиффена, чьи голоса были слышны  из  отрытых
дверей зала. Скромный черный котелок хозяина дома с высокой тульей
и  жесткими  маленькими полями покоился на самом верхнем  отростке
рогов.
Мимо  присевшей  в  книксене служанки, только  что  открывшей  ему
дверь,  граф Филипп прошел в просторный зал с обеденным  столом  в
центре,  покрытым  коричневой  бархатной  скатертью  и  застывшими
вокруг  него стульями с высокими гнутыми спинками. Хозяин  дома  с
гостями - начальником Большого Генерального штаба графом Шлиффеном
и  председателем Пангерманского союза доктором фон Хассе сидели на
сафьяновых  козетках  в  затененном от вечернего  солнца  палевыми
шелковыми гардинами эркере.
Слуга накрывал стол, тихонечко позвякивая серебром и фарфором.
- "Любители устриц" в сборе, - позволил себе пошутить граф Филипп,
намекая на двухгодичной давности фельетон в "Кладдердатч",  острие
которого  было направлено в хозяина дома барона Гольштейна,  но  в
целом срывавшего покров тайны с процесса определения целей и задач
внешней  политики объединенной Германии и с подлинных  творцов  ее
курса.  В  персонажах  фельетона они  сразу  узнали  себя;  внешне
негодовали  на автора, но в глубине души гордились своей  ролью  и
qngm`b`kh, что он прав.
Шестидесятилетний  хозяин  дома,  убирая  томик   Хакслендера   со
стоявшего   рядом   с  софой  кресла,  кивнул  гостю   крючковатым
подбородком,  приглашая садиться. Взгляд его колючих белесых  глаз
был  напряжен,  видимо Эйленбург прервал его речь, и  хозяин  дома
старался  удержать важную мысль, чтобы продолжить  ее  внимательно
слушавшим собеседникам.
-  Освежаете  в памяти свои российские и американские приключения,
герр барон? - кивая на книгу, спросил граф Филипп, желая сбить его
с мысли, чтобы барону пришлось возвратиться назад, и посвятить его
в истоки их беседы.
- Да, Фили, - хозяин явно сбился с мысли, - мы говорили о новейшей
истории наших взаимоотношений с Россией. Но вы, впрочем, ничуть не
опоздали. Так вот, в начале шестидесятых я служил почти три года в
прусском  посольстве  в Санкт-Петербурге под  начальством  герцога
Лауэнбургского,   -   бывшего  своего   благодетеля,   опекуна   и
наставника,  едва  ли  не  ставшего тестем,  Отто  Бисмарка  барон
Гольштейн  называл  этим  не  столь  давно  пожалованным  кайзером
Вильгельмом  II  титулом с видимой неприязнью, ощутимой  завистью,
горечью  и  явно насмешливо, - и считаю взаимоотношения с  Россией