пригороды, а это приводит к результатам, которые не всегда учитываются.  И
быть может, легче всего ускользает от внимания то, что  этот  образ  жизни
подрывает прежние устои: ведь исстари повелось, что  человек  живет  среди
соседей, которые занимаются тем же или почти тем же делом, что и он сам.
   Вспомним, что в старейших городах  на  земле  всегда  были  (а  кое-где
сохранились и поныне) кварталы, улицы и кафе, по традиции  предназначенные
для безымянных газетчиков, врачей, портных или художников. В  Париже  есть
Латинский квартал, в Лондоне  -  Харли-стрит,  Флит-стрит,  Сэвил-роу  или
Челси, в Нью-Йорке - Уолл-стрит и Гринич-Виллидж. Это все в прошлом -  или
в настоящем - районы, где жили - или живут  -  люди,  объединенные  общими
интересами,  завсегдатаи  одних  и   тех   же   мест.   Сотрудничество   и
соперничество оттачивали до высокого совершенства мастерство  математиков,
живописцев, актеров,  музыкантов,  ученых,  грабителей,  книготорговцев  и
адвокатов. Эти люди обычно работали там же, где и  жили,  посещали  ту  же
церковь и те же концертные залы,  яростно  спорили  за  столиками  тех  же
таверн или кафе. Фактически их жизнь и была жизнью города. Как непохожа на
это та жизнь, которую принесли с  собой  пригородные  поезда:  к  примеру,
ветка от станции Ватерлоо до Уилда. Люди небогатые - клерки  или  поэты  -
едут обычно не дальше Кройдона. Те, кто менее стеснен в средствах, выходят
из вагона в Сандерстеде  или  Уорлингеме.  Купе  первого  класса  начинают
пустеть в Окстеде, а настоящих богачей поджидает собственный  "роллс-ройс"
с шофером где-то около  Иденбриджа.  Но  это  пространственное  расслоение
основано не на профессиях,  а  на  размере  доходов.  Разумеется,  у  всех
богатых людей найдется по  крайней  мере  один  общий  интерес.  Но  люди,
живущие за городом, разнятся во всех отношениях, их сближает только размер
заработка. К вечеру адвокаты, инженеры, профессора  и  оперные  примадонны
растекаются   во   всех   направлениях,   проезжая    расстояния,    прямо
пропорциональные их семейным  обстоятельствам  и  доходам.  Поселившись  в
приглянувшемся ему пригороде, архитектор обнаруживает, что его  ближайшими
соседями оказываются высококвалифицированный бухгалтер, букмекер, помощник
директора банка и чиновник министерства торговли. Его коллеги  архитекторы
разбросаны  вокруг  Лондона  в  различных   направлениях   и   на   разных
расстояниях, и, чтобы провести вечер с кем-нибудь  из  них,  ему  придется
проделать сложный и извилистый путь по пригородным шоссе.  С  соседями  он
может беседовать о садоводстве или играть в бридж, но все интеллектуальные
стимулы в интересующей  его  области  ему  придется  извлекать  скорее  из
специальных журналов, чем посредством личного контакта. Жизнь в  пригороде
отличается  от  городской  жизни  тем,  что  она  разобщает  людей   одной
специальности.
   Но если в известном смысле машины убили город, то  в  некотором  смысле
они убивают и сельскую местность. Жизнь  в  деревне  замирает,  когда  все
население отправляется на ярмарку в ближайший городок. Этот  городок,  где
проходит  ярмарка,  становится  либо  придатком  большого   города,   либо
приобретает  собственное  значение.  Пригороды   расширяются,   захватывая
исконную  сельскую  местность,  соединяя  индустриальные  центры,  которые
прежде имели  определенные  границы.  Пригороды  расползаются  и  ширятся,
совершенно одинаковые, бесформенные, безличные, и кажется, что им не будет
конца. Жизнь в пригороде имеет свои преимущества, свои житейские удобства.
Пригороды относительно спокойнее, чище и тише, до детского садика  или  до
школы - рукой подать. К тому же в пригородах еще не знают той  продажности
городских властей, из-за которой в большом городе жизнь стала невыносимой.
Учитывая эти достоинства, надо признать, что пригороды представляют  собой
компромисс между городской и деревенской жизнью, но  весьма  далеки  и  от
того, и от другого. Именно по этой причине к пригородам никто не относится
с той патриотической преданностью, с которой жители некогда  относились  к
своему городу или деревне. Во-первых, жители чересчур непоседливы, и у них
нет постоянной привязанности к какому-то одному месту. Работая в  Лондоне,
Чикаго или Бостоне, они живут в Суррее, Индиане или Нью-Хемпшире.  И  если
они и хранят верность  чему-то  менее  грандиозному,  чем  вся  их  родная
страна, то это автомобили той определенной марки, которой они  никогда  не
изменяют. Ибо от машины зависит вся их жизнь. Если у них есть  возможность
приехать на ней в город, они непременно так  и  сделают,  невзирая  ни  на
какие пробки на улицах и на недостаток стоянок. Всеобщее помешательство на
скорости как раз и приводит к полному застою. Автомобильная  неподвижность
- характерная черта городской жизни, и люди попадают в пиковое  положение,
когда все в одни и те же часы  пик  устремляются  в  пригороды.  Расплодив
пригороды и погубив города, автомобиль не остановился на  этом  и  породил
долгие уик-энды и короткие отпуска, собственные катера и лыжные базы.  Все
эти развлечения тесно связаны с автомобильностью. Без машин они никогда не
возникли бы, и без машин им бы долго не продержаться.
   С появлением автомобиля гараж стал необходимой  для  дома  пристройкой.
Прежде, когда пользовались каретами, был необходим  каретник,  сбруйная  и
конюшня - и все это располагалось поодаль от  дома.  К  лошадям  слетаются
мухи, так что такое разделение было вполне оправданно. И это не  причиняло
никаких неудобств: карету или верховую лошадь подавали к подъезду в  точно
указанное время, о котором справлялись по конюшенным часам. Экипаж ставили
в каретник, привычно сохраняя дистанцию  от  дома;  отчасти  эту  привычку
поддерживал страх перед  пожарами.  Гараж  с  точки  зрения  архитектурной
всегда был излишеством, о котором вспоминали в последний момент; и до  сих
пор  это  почти  всегда  дает  себя  знать;  чтобы  добраться  до  гаража,
приходится со спринтерской скоростью  преодолевать  дистанцию  в  двадцать
ярдов под проливным дождем.  Архитекторы,  слепо  копируя  в  этом  смысле
проектировку девятнадцатого века, тем не менее забывают об  одной  детали,
безусловно нужной и полезной: porte-cochere  [въезд  для  карет  (франц.)]
или, как его теперь называют, въезд для машин. И  если  мы  так  тщательно
оберегаем свою машину, то никакого особого альтруизма не  будет,  если  мы
так же позаботимся о машине нашего гостя.  Можно  надеяться,  что  в  доме
двадцатого столетия на костюм вашей гостьи не  будет  падать  снег,  а  ее
машину - за неимением лучшего - не оставят на самом солнцепеке. Но как  бы
пылко мы ни  надеялись,  наши  надежды  вскоре  пойдут  прахом.  Логически
мыслить в данном случае мы не умеем, и каждый  новый  дом  оказывается  не
более чем вариантом того, что уже давно было, и главное его предназначение
-  рекламировать  изобретательность  архитектора   и   льстить   самолюбию
владельца. Даже там, где гараж на плане примыкает к дому, дверь между ними
почему-то отсутствует, так что время от времени хозяину все же  приходится
пробежаться под дождем. А наши гости перед разъездом могут обнаружить, что
машина раскалена, как духовка, или все сиденья в ней  промочены  насквозь,
потому что кто-то забыл поднять оконное стекло. Для самих себя (в качестве
водителей) мы сделали крайне мало, а уж для других - практически ничего.
   Предполагается,  что  в  любой  достаточно  вместительный   дом   можно