Восьмого  числа  крония  месяца,  нынешнего  гекатомбеона,  он  пришел,
говорят, к месту  назначения.  Войдя  в город,  он нашел, что  среди граждан
царствуют  раздоры  и  несогласия; лично  Эгей  испытывал у себя  дома  одни
неприятности.  Дело  в  том,  что  бежавшая  из Коринфа  Медея обещала  Эгею
вылечить его своими  снадобьями от бездетности  и жила с ним. Зная заранее о
предстоящем  приходе Тесея, она убедила ничего не подозревавшего старого, во
всем видевшего  угрозу мятежа Эгея отравить гостя за столом. Сев завтракать,
Тесей не  счел  нужным объявить  первым,  кто он,  --  он хотел предоставить
узнать его отцу. Когда ему подали мясо, он вынул нож, чтобы разрезать его, и
показал  нож отцу. Едва Эгей узнал его, он  бросил кубок с  ядом, задал сыну
несколько  вопросов,  обнял  его,  созвал  Народное  собрание  и  представил
гражданам, восторженно принявшим его за  его геройство. Говорят,  место, где
вылился яд из брошенного  кубка, находится теперь в храме Аполлона-Дельфиния
и обнесено решеткой. Здесь стоял  дворец Эгея;  изображение Гермеса, стоящее
на восточной стороне храма, называется "Гермесом у Эгеевых ворот",

     XIII.  Сыновья Палланта надеялись  сначала, что,  по  смерти бездетного
Эгея, престол перейдет к ним. Но, когда наследником  объявлен был Тесей, они
сочли себя оскорбленными, так как мало того, что сам Эгей был приемным сыном
Пандиона и не имел ничего общего с потомством Эрехтея,  наследником престола
сделался Тесей,  также пришелец и иностранец,  -- и  взялись за оружие.  Они
разделились на два отряда:  одни из  них  двинулись,  под  предводительством
отца, из  Сфетта прямо на  столицу, другие спрятались  в засаде у Гаргетта с
целью  напасть на противников с двух сторон.  С  ними был  уроженец  Агнунта
глашатай  Леой.  Он  открыл  Тесею замыслы сыновей Палланта.  Тот неожиданно
напал  на засевших  в засаду и истребил их всех. Другие, бывшие с Паллантом,
разбежались, когда узнали о случившемся. Вот почему, говорят, палленский дем
не роднится с гражданами  агнунтского дема;  точно  так же  в первом из  них
глашатаи не созывают народ обычным криком: "слушай, народ!" -- они ненавидят
это слово, напоминающее им об измене.

     XIV.  Чтобы не сидеть без дела и в то же время  снискать любовь народа,
Тесей  отправился против марафонского быка,  причинявшего  в то время немало
вреда  жителям Четырехградия. Он одолел его, провел живьем по городу на виду
у  всех и,  наконец, принес в жертву  Аполлону-Дельфинию. Предание о Гекале,
радушно  принявшей  и угостившей Тесея, имеет, вероятно, долю правды, --  по
крайней мере соседние между собой демы  приносят  общую жертву Зевсу-Гекале,
причем чтут  Гекалу, -- называя ее  уменьшительным именем,  Гекалиной, -- за
то,  что   она  радушно  приняла  совсем   еще  юного   Тесея,  ласкала  его
по-старушечьи и называла, из любви к нему, уменьшительными именами. Когда он
шел в бой, она дала обет принести за него жертву, если он вернется живым, но
умерла до его возвращения. В награду за ее гостеприимство Тесей, по рассказу
историка Филохора, приказал оказывать ей почести, о которых сказано выше.
     XV.  Вскоре с Крита  в  третий  раз  приехали  послы.  Мстя  за  смерть
Андрогея, изменнически, как думали, убитого в Аттике, Минос объявил ей войну
и  наносил  населению огромный вред. Наслали  на страну  бедствие и  боги --
настал голод,  свирепствовали  повальные болезни.  Оракул  объявил афинянам,
чтобы они дали Миносу удовлетворение и заключили с ним мир,  причем говорил,
что  царь  перестанет  сердиться  на  них  и  их  бедствиям наступит  конец,
вследствие  чего они  отправили  к  нему посла и заключили  мир, с  условием
посылать каждые  девять лет в дань семь мальчиков и столько же девушек, -- с
чем   согласно   большинство  историков.  Если  верить   преданию,  любимому
трагиками, детей, по приезде их на Крит, съедал в лабиринте Минотавр, или же
они бродили там и, не находя выхода, погибали. Еврипид говорит, что Минотавр
был:
     Пород смешенье двух, чудовищный урод,
     или:
     Он вполовину бык и вполовину муж.

     XVI. Филохор  говорит, что критяне не согласны с этим преданием. По  их
словам,  лабиринт  был  тюрьмою, в  которой страшного  было  только  то, что
заключенные  не  могли убежать  из  нее. Минос  устроил  в  память  Андрогея
гимнастические игры, где раздавал в награду победителям детей, содержавшихся
до этого в лабиринте. На одних из первых  игр одержал победу  пользовавшийся
тогда  огромным  влиянием  у царя  его полководец  Тавр, человек  суровый  и
неприветливый, который обращался  гордо и жестоко и с афинскими детьми. Даже
Аристотель,   описывая   государственное   устройство  боттийского   округа,
очевидно, не верит, чтобы Минос убивал детей, но думает, что они до старости
жили на Крите в качестве рабов. Когда однажды критяне, исполняя давно данный
ими обет,  отправили в  Дельфы своих  первенцев,  в числе посланных, говорят
они, находились и потомки афинян. Они не могли достать здесь себе средства к
существованию,  поэтому  отправились  сперва в  Италию,  где  и поселились в
Апулии.  Отсюда они снова  переселились  --  во  Фракию  и  стали называться
боттийцами.  Вот   почему  боттийские  девушки,  принося  некоторые  жертвы,
припевают: "пойдемте в Афины".
     Из этого  примера видно, как опасно навлечь на себя ненависть города, у
которого  есть прозаики и поэты.  На  афинских сценах  о  Миносе  отзываются
всегда  дурно, бранят его. Напрасно Гесиод называет  его "идеалом царей" или
Гомер  --  "советником Зевса",  --  трагики одержали  верх и  с  театральных
подмостков всюду распространили о нем дурную славу, как о человеке суровом и
грубом. И тот же Минос считается царем-законодателем, а Радамант -- судьею и
стражем составленных Миносом законов!

     XVII.  Когда настало  время  в  третий раз  платить  дань,  когда  отцы
семейств, имевшие сыновей, должны были кидать  жребий, --  ненависть граждан
против Эгея вспыхнула снова. Они плакали и негодовали, что один он, виновный
во   всем,   остается   безнаказанным   и,    назначив   своим   наследником
незаконнорожденного сына, иностранца, заставляет их сиротеть, лишаться своих
законных сыновей. Тяжело  было  слушать это Тесею. Он решил, что  ему нельзя
оставаться  безучастным, напротив, он должен делить горе своих сограждан. Он
явился и сказал, что готов ехать,  не вынимая жребия.  Все были удивлены его
благородною  решимостью и полюбили его за преданность  народу. Эгей просил и
умолял его не ехать; но, видя, что он  непреклонен  и не желает отказываться
от своего  решения, велел метать жребий  другим детям. Гелланик  же говорит,
что граждане посылали мальчиков или девушек вовсе не по жребию, но что Минос
сам приезжал и выбирал их и что, согласно  условию договора, он выбрал Тесея
предпочтительно перед всеми; что, по договору, афинянам следовало также дать
ему корабль,  дети должны были  сесть с  ним на корабль, но не брать с собой
оружия, и что уплата дани должна была прекратиться со смертью Минотавра.
     До сих  пор для детей  не было  никакой  надежды  на спасение,  поэтому