были при жизни, и в той одежде, какую они тогда носили.
     А так как в Кракове в старину более, чем в  других  местах,  занимались
магией, то многие упорно утверждают, что при помощи  магических  чар  жители
Кракова вызывали тени польских героев такими по виду, какими описывал  своих
героев Овидий, и после печатали их изображения и рисовали их на углах домов.
[Станислав Сарнициус].

32

     Его  высокородию  господину  Вольфу   Эрнсту,   графу   Штольбергскому, 1587
Кеннигштейнскому,  Рутцшефуртскому  и  Вернигеродскому,  милостивому   моему
государю

                               в Вернигероде
                                             Брауншвейг 30 октября 1587 года
     Высокородный милостивый господин  мой,  по  милостивому  соизволению  и
повелению Вашей милости ювелир Гедеон Хельдинг  лично  обещал  мне,  что  он
всенепременно прибудет в Вернигероду ко  2  ноября.  Посылаю  Вашей  милости
Платина и сообщаю, что на прошлой Франкфуртской  ярмарке  впервые  появилась
история доктора Иоганна Фауста, полсотни  экземпляров  которой  привез  один
книгопродавец.  Однако  прежде  чем  я  об  этом  узнал,   книга   оказалась
распроданной,  кроме  одного  экземпляра,  который  хотя  уже  и  продан   в
Вольфенбюттель, но еще не отправлен.
     В  уважение  Вашей  милости  книгопродавец  готов  вернуть   людям   из
Вольфенбюттеля деньги, 9  добрых  грошей,  или  же  при  первой  возможности
доставить им другой экземпляр, а этот предоставить Вашей  милости,  так  что
книга эта в распоряжении Вашей милости...
     Призываю благословение божие  на  Вашу  милость,  желаю  Вашей  милости
господнего благоволения и всяческого благополучия в правлении и заверяю Вашу
милость в своей готовности служить верой и правдой.

     Брауншвейг. 30 октября 87 года по р. х.

                                                Покорный слуга Вашей милости
                                                              Лудольф Людерс,
                                      регент церкви св. Власия в Брауншвейге.

33

     Здесь я должен рассказать обстоятельно об  этом  чародее,  который,  не 1597
будучи знатен, был все же весьма знаменит, а  именно  о  Иоганне  Фаусте.  К
этому меня побуждает книга, которую недавно сочинил о нем какой-то  негодяй,
а таковым я считаю его, кем бы он ни был, ибо он изрыгает хулу и клевету  на
виттенбергскую школу и церковь. В его книге говорится, будто  Фауст  родился
неподалеку от  Веймара  и  Иены,  воспитывался  в  Виттенберге  и  стал  там
магистром искусств и доктором богословия, что он имел там в пригороде дом  и
сад на Шергассе у  внешних  ворот,  что  в  деревне  Кимлих,  находящейся  в
полумиле от Виттенберга, его удушил  дьявол  и  произошло  это  в  страстную
пятницу на глазах у многих магистров, бакалавров и студентов. Все это низкая
и  злостная  клевета  и  ложь.  О  лживости  и  невежестве   этого   негодяя
свидетельствует и то, что  он  рассказывает,  будто  Фауст  бывал  у  графов
Ангальтских и там показывал свои штуки, а между тем высокородные господа эти
уже свыше 500 лет вовсе не графы, а князья, Фауста же дьявол  утащил  только
60 лет тому назад. Никак уж это не вяжется!
     В действительности Фауст родился  в  местечке  Книтлинг,  что  лежит  в
Вюртембергской  земле  на  границе  Пфальца.  Одно  время  при  Франце   фон
Зиккингене он был школьным учителем под  Крейценахом.  Оттуда  ему  пришлось
бежать из-за того, что он предавался содомии. После этого  он  разъезжал  со
своим  дьяволом  по  разным  странам,  изучал   чернокнижие   в   Краковском
университете, приехал однажды  и  в  Виттенберг,  там  его  некоторое  время
терпели, пока он не распоясался настолько,  что  его  собрались  посадить  в
тюрьму, но тут он удрал. Ни дома, ни двора у него ни  в  Виттенберге,  ни  в
каком  ином  месте  никогда  не  бывало,  жил  он  как  бездомный   бродяга,
пьянствовал  и  чревоугодничал,  выманивая  деньги   своими   мошенническими
фокусами. Как же мог он иметь дом и двор на Шергассе у наружных ворот, когда
за крепостной стеной никакого пригорода и не было, а следовательно,  никакой
наружной стены и ворот в  ней  быть  не  могло,  не  было  также  и  никакой
Шергассе!
     Как можно поверить, что человека, которого Меланхтон называл  зловонным
вместилищем многих бесов, университет произвел не только в магистры, но даже
и в доктора теологии? Ведь это навсегда  запятнало  и  опозорило  бы  и  эту
степень и это почетное звание! Удушил его дьявол в Вюртембергской  земле,  а
вовсе не в Виттенбергской деревне Кимлих, ибо  деревни  под  этим  названием
нигде нет. К тому же, после того как он бежал, чтобы не оказаться в  тюрьме,
он никогда не посмел бы возвратиться в Виттенберг.
     В вышеупомянутую вюртембергскую деревню он приехал под вечер в какой-то
праздник. Был он удручен и совсем болен, ибо пришел уже час, назначенный ему
дьяволом в договоре.  Видит  он,  что  на  постоялом  дворе  шумят  пирующие
крестьяне, просит поэтому хозяина отвести ему отдельную  каморку.  Крестьяне
же кричат все сильней, и просит тогда Фауст,  чтобы  они  уважили  его,  как
больного, и были потише. А они давай шуметь еще пуще, как это всегда бывает,
если мужика о чем попросишь. Тогда Фауст в последний раз применил свои  чары
и всем им так раздвинул челюсти, что они сидят и пялят глаза друг на  друга,
а слова вымолвить никто из  них  не  может.  Знаками  указывают  на  комнату
постояльца,  чтобы  хозяин  попросил  его  снова  закрыть  им   рты.   Фауст
соглашается при условии, что они впредь шуметь не  будут.  После  этого  они
поспешно уходят.
     В полночь хозяин услыхал грохот  в  комнате  постояльца,  а  наутро  он
увидел, что у Фауста шея свернута, а голова свисает с кровати. Именно в этой
деревне и в точности так погиб Фауст, а вовсе не под Виттенбергом. Во  всем,
что этот негодяй говорит о страстной пятнице, он клонит к тому, будто  юноши
получают в университете воспитание столь безбожное и порочное, что они  даже
в такой святой  день,  когда  следует  благоговейно  размышлять  о  страстях
Христовых, занимаются бесовскими делами.
     О прочих бреднях, лживых выдумках и непотребных мерзостях я и  говорить
не хочу, а об этом упоминаю лишь потому, что уж очень  меня,  как  и  многих
других честных людей, огорчает  и  печалит  такое  поругание  славнейшего  и
достойнейшего университета и праведных мужей - Лютера, Филиппа и других, ибо
я там учился в те годы, когда многие еще  помнили  проделки  этого  чародея.
Конечно, нам не в новость, да и не удивительно, что такие  пасквили  пишутся