- Ушел! - повторил Чарнецкий.
   - Ах, изменник! - с сожалением сказал приор. - А я хотел  надеть  ему
ладанку на шею...
   Они оба умолкли; тишина царила кругом, ночь была  такая  темная,  что
никто не стрелял. Внезапно Чарнецкий с живостью прошептал:
   - Клянусь богом, он даже не  старается  идти  потише!  Слышишь  шаги,
преподобный отче? Снег хрустит!
   - Пресвятая дева, храни же раба своего! - произнес приор.
   Некоторое время они прислушивались, пока быстрые шаги и  скрип  снега
под ногою не смолкли совсем.
   - Знаешь, преподобный  отче,  -  зашептал  Чарнецкий,  -  иногда  мне
сдается, что ждет его удача, и я совсем за него  не  боюсь.  Нет,  каков
шельмец, - пошел себе, как в корчму горелки выпить! Что за  удаль!  Либо
голову ему прежде времени сложить, либо гетманом  быть.  Гм...  кабы  не
знал я, что служит он деве Марии, подумал бы, что  сам...  Дай  бог  ему
счастья, дай бог, потому другого такого молодца не сыщешь во  всей  Речи
Посполитой!
   - Темень-то, темень какая! - промолвил ксендз Кордецкий. - А шведы  с
той вашей ночной вылазки стали очень осторожны.  Оглянуться  не  успеет,
как напорется на целую кучу их...
   - Не думаю! Пехота стоит на страже, я знаю, и зорко стережет, но ведь
стоит она не перед шанцами, не перед жерлами  собственных  пушек,  а  на
самих шанцах. Коль не услышат шведы его шагов,  он  легко  подберется  к
шанцу, а там его сам вал прикроет... Уф!
   Тут Чарнецкий совсем задохся и оборвал речь,  от  страха  и  ожидания
сердце у него заколотилось и захватило дух.
   Ксендз стал осенять крестом темноту.
   Внезапно около них вырос кто-то третий. Это был серадзский мечник.
   - Что случилось? - спросил он.
   - Бабинич пошел охотником взрывать порохом кулеврину.
   - Как? Что?
   - Взял рукав с порохом, шнур, огниво... и пошел.
   Замойский сжал руками голову.
   - Господи Иисусе! Господи Иисусе! - воскликнул он. - Один?
   - Один.
   - Кто ему позволил? Это немыслимо!
   - Я! Всемогущ господь бог, в его власти счастливо воротить его назад!
- ответил ксендз Кордецкий.
   Замойский умолк. Чарнецкий задыхался от волнения.
   - Помолимся! - сказал ксендз.
   Они опустились на колени и начали  молиться.  Но  от  тревоги  волосы
шевелились у рыцарей. Прошло четверть часа, полчаса,  час,  бесконечный,
как вечность.
   - Пожалуй, ничего уж не выйдет! - сказал Петр Чарнецкий.
   И глубоко вздохнул.
   Вдруг в отдалении взвился огромный  сноп  пламени  и  раздался  такой
грохот, будто громы небесные  обрушились  на  землю  и  потрясли  стены,
костел и монастырь.
   - Взорвал! Взорвал! - вскричал Чарнецкий.
   Новый грохот прервал его речь.
   А ксендз бросился на колени и, воздев руки, воскликнул:
   - Пресвятая богородица! Заступница наша и покровительница, вороти  же
его счастливо!
   Шум поднялся на стенах. Солдаты не знали, что случилось, и схватились
за оружие. Из келий выбежали монахи. Никто уже больше не спал. Женщины и
те повскакали с постелей. Со  всех  сторон  градом  посыпались  вопросы,
возгласы, ответы.
   - Что случилось?
   - Приступ!
   - Разорвало шведскую пушку! - кричал кто-то из пушкарей.
   - Чудо! Чудо!
   - Разорвало самую тяжелую пушку! Ту самую кулеврину!
   - Где ксендз Кордецкий?
   - На стенах! Молится! Он все устроил!
   - Бабинич взорвал орудие! - кричал Чарнецкий.
   - Бабинич! Бабинич! Слава пресвятой деве! Больше  они  нам  не  будут
вредить!
   Между тем отголоски смятения донеслись и из шведского стана. На  всех
шанцах сверкнули огни.
   Шум все возрастал. При свете костров было видно, как мечутся в  стане
толпы солдат; запели рожки, все время били барабаны;  до  стен  долетали
крики, в которых звучали ужас и страх.
   Ксендз Кордецкий по-прежнему стоял на стене, преклонив колена.
   Вот уж и  ночь  стала  бледнеть,  а  Бабинич  все  не  возвращался  в
крепость.



Анонс

   Широкую известность польскому писателю Генрику Сенкевичу  (1846-1916)
принесла  трилогия  "Огнем  и  мечом",  "Потоп"  и  "Пан  Володыевский",
посвященная поворотным событиям в истории его  родины.В  романе  "Потоп"
изображена феодальная шляхетская Польша в период, когда на ее территории
в жестоких  сражениях  развертывалась  польско-шведская  война.  Молодой
хорунжий, а затем полковник Анджей Кмициц  совершает  не  только  ратные
подвиги во имя родины, но и находит свою любовь - Александру Белевич.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА XVIII

   Что же случилось с паном Анджеем и как  удалось  ему  исполнить  свой
замысел?  Выйдя  из  крепости,  он  некоторое  время  спускался  с  горы
уверенным, хоть и осторожным шагом. У самого подножия  приостановился  и
прислушался. Тихо было кругом, даже слишком тихо, так что снег явственно
скрипел под ногою. По мере того как пан  Анджей  удалялся  от  стен,  он
ступал все осторожней. Снова останавливался и снова прислушивался. Боясь
поскользнуться и при падении подмочить свою драгоценную ношу,  он  вынул
из ножен рапиру и стал на  ходу  опираться  на  ее  острие.  Идти  стало