Ты бузину не рви в лесу,
   Не верь ты хлопцу, злому псу!

   "Люблю!" - тебе он знай поет,
   А ты не слушай, все он врет!

   Пана Володыёвского эта песня так распотешила, что он от веселья  даже
за бока ухватился.
   - Неужто все хлопцы изменники? Ну, а как же военные?
   Терка еще больше поджала губы и с удвоенной силой пропела:

   Еще хуже псы, еще хуже псы!

   - Да не обращай ты, пан Михал, на нее внимания, она всегда  такая,  -
сказала Марыся.
   - Как же мне не обращать внимания, -  возразил  пан  Володыёвский,  -
если она обо всем военном сословии такое сказала, что я со  стыда  готов
сквозь землю провалиться.
   - Ведь вот какой ты, пан Михал: хочешь, чтобы я тебе  пела,  а  потом
сам надо мной подтруниваешь да подсмеиваешься, - надулась Терка.
   - Я про пение ничего не говорю, я про жестокие слова о  нас,  военных
людях, - возразил рыцарь. - Что до пения, так, признаюсь, я и в  Варшаве
не слыхивал таких чудных трелей. Надеть на тебя, панна Терка,  штанишки,
и ты могла бы петь в костеле Святого  Яна.  Это  кафедральный  собор,  у
короля с королевой там свой клирос.
   - А зачем же штанишки  надевать?  -  спросила  самая  младшая,  Зоня,
которой любопытно было послушать про Варшаву и короля с королевой.
   - Да ведь там девушки не поют в хоре,  только  мужчины  да  мальчики:
одни такими толстыми голосами, что никакой тур так не зарычит, а  другие
так тоненько, что и на скрипке тоньше нельзя. Я  их  много  раз  слыхал,
когда мы с нашим великим  и  незабвенным  воеводой  русским     приезжали   на   выборы   нынешнего   нашего
всемилостивейшего короля. Истинное это чудо,  прямо  душа  возносится  к
небу! Множество там  музыкантов:  и  Форстер,  который  знаменит  своими
тонкими трелями, и Капула, и Джан Батиста, и Элерт, который  лучше  всех
играет на лютне, и Марек, и  Мильчевский,  который  сам  сочиняет  очень
хорошие песни. Как грянут  все  они  разом  в  соборе,  так  будто  хоры
серафимов наяву услышишь.
   - Правда, истинный бог, правда! - сложив руки, сказала Марыся.
   - Короля ты часто видал, пан Михал? - спросила Зоня.
   - Так с ним беседовал, как  сейчас  вот  с  тобою.  После  битвы  под
Берестечком он меня обнял. Храбрый он король  и  такой  милостивый,  что
один только раз увидишь его и тут же непременно полюбишь.
   - Мы и не видевши любим его! А неужто  он  всегда  корону  на  голове
носит?
   - Да зачем же ему каждый день в короне ходить! Голова-то  у  него  не
железная! Корона лежит себе в соборе,  отчего  и  почету  ей  больше,  а
король носит черную шляпу, осыпанную брильянтами, от которых блеск  идет
на весь замок...
   - Толкуют, будто королевский замок еще пышней, чем в Кейданах?
   - В Кейданах? Да кейданский замок против королевского гроша не стоит!
Высокий это дом, весь из камня выложен, дерева там и не увидишь.  Кругом
в два ряда покои идут, один другого краше. В покоях  всякие  сражения  и
победы  на  стенах  расписаны.  Тут  и  Сигизмунда  Третьего   дела,   и
Владислава; глядишь на них и не наглядишься, все там  как  живое,  чудно
даже, что никто не шевелится, что бьются люди, а не кричат. Но уж такого
никто написать не сумеет, даже самый лучший живописец. Некоторые комнаты
сплошь из золота; стулья и лавки виссоном или  парчой  обиты,  столы  из
мрамора да алебастра, а уж сундуков, шкатулок,  часов,  которые  день  и
ночь время показывают, так и на воловьей коже всего не перепишешь. А  по
покоям король с королевой гуляют, на богатство свое любуются, а  вечером
у них театры для пущей потехи...
   - Что же это за театры такие?
   - Как бы это вам объяснить... Это такое место, где комедийное действо
показывают да искусные итальянские пляски. Большой  такой  покой,  прямо
тебе как  костел,  и  весь  он  в  красивых  столпах.  По  одну  сторону
смотрельщики сидят, что на диво  хотят  поглядеть,  а  по  другую  стоят
комедиантские снасти. Одни поднимаются и опускаются, другие вертятся  на
гайках в разные стороны; то  темноту  и  тучи  показывают,  то  приятную
ясность; наверху небо с солнцем или со звездами, а внизу,  случается,  и
страшное пекло увидишь...
   - Иисусе Христе! - вскричали девушки.
   - ...с чертями. Иной раз море без конца и края, а на нем  корабли  да
сирены. Одни лицедеи с неба спускаются, другие из-под земли выходят.
   - Вот уж пекло я бы не хотела увидать! - воскликнула Зоня. -  Странно
мне это, что люди не бегут от такой страсти.
   - Не только не бегут, а еще в ладоши хлопают от утехи, - возразил пан
Володыёвский,  -  все  ведь  это   не   взаправду,   одно   лицедейство,
перекрестись, а оно не пропадет. Нет во всем этом  нечистой  силы,  одна
только людская хитрость. Туда даже епископы ходят с королем и  королевой
и всякие вельможи, а после представления король с ними со всеми  садится
за стол попировать перед сном.
   - А с утра и днем что они делают?
   - А что кому вздумается. Утром, вставши, купаются. Комната  есть  там
такая, где пола нету, а только оловянная яма блестит, как серебро,  а  в
этой яме вода.
   - Вода в комнате? Слыхано ли дело?
   - Да! И прибывает она или убывает, это как тебе захочется; может  она
быть и теплая и вовсе холодная, трубы там такие с затворами, вот по этим
трубам она и течет. Отверни затвор, и нальется ее столько,  что  плавать
можно, как в озере... Ни у одного короля нет такого замка, как у  нашего
повелителя, все это знают, и послы иноземные то же говорят; и  никто  не
властвует над таким честным народом, как он; всякие достойные нации есть
на свете, но только нашу бог в милосердии своем особо приукрасил.
   - Счастливец наш король, - вздохнула Терка.
   - Да уж верно был бы он счастливец, когда бы не дела державные, когда
бы не войны неудачные, которые раздирают Речь Посполитую за  грехи  наши
да  несогласия.  Все  это  на  плечах  короля,  а  на  сеймах  ему   еще
выговаривают за наши провинности. А чем же он виноват, что его не  хотят
слушать? Тяжкая година пришла для нашей отчизны, такая тяжкая,  что  еще