- Да-да. Мы пришли, чтобы спасти тебя.
   Панна Биллевич совсем пришла в себя.
   - Спасибо тебе, пан! - поспешно сказала она тихим голосом, в  котором
звучала смертельная тревога. - А с ним что сталось?
   - С Кмицицем? Не бойся, он лежит во дворе бездыханный. И, не хвалясь,
скажу, что это сделал я.
   Володыёвский не без кичливости произнес  эти  слова;  он  думал,  что
девушка придет в восторг, но жестоко обманулся  в  своих  ожиданиях.  Ни
слова не вымолвив, она покачнулась вдруг и  рукой  стала  искать  опоры,
пока не опустилась наконец тяжело на тот же сундук, с которого за минуту
до этого встала.
   Рыцарь бросился к ней.
   - Панна, что с тобой?
   - Ничего!.. Ничего!.. Погоди!.. Позволь... Так пан Кмициц убит?
   - Что мне до пана Кмицица, - прервал ее Володыёвский,  -  когда  тебе
худо!
   К ней внезапно вернулись силы, она снова поднялась  и,  поглядев  ему
прямо в глаза, крикнула с гневом, отчаянием и нетерпением:
   - Ради всего святого, отвечай: он убит?
   - Пан Кмициц ранен, - в изумлении ответил Володыёвский.
   - Он жив?
   - Жив.
   - Хорошо! Спасибо тебе!..
   И, все еще пошатываясь, она направилась к двери. Володыёвский постоял
с минуту времени, топорща усики и качая головой.
   - За что она меня благодарит? - пробормотал он про себя. - За то, что
Кмициц ранен, или за то, что он жив?
   И вышел вслед за ней. Он застал ее в смежной  опочивальне,  -  словно
окаменев, стояла она посреди комнаты. Четверо шляхтичей как раз  вносили
Кмицица,  двое  передних  уже  показались  в  дверях,  между  руками  их
свесилась до земли бледная голова пана  Анджея  с  закрытыми  глазами  и
сгустками черной крови в волосах.
   - Потихоньку! -  идя  следом  за  ними,  говорил  Кших  Домашевич.  -
Потихоньку через порог. Поддержите кто-нибудь голову. Потихоньку!..
   - А чем держать, коли руки заняты? - ответили идущие впереди.
   В эту минуту к ним подошла панна Александра; бледная, как  и  Кмициц,
обеими руками подхватила она мертвую голову.
   - Это паненка! - сказал Кших Домашевич.
   - Это я... осторожней! - ответила она тихим голосом.
   Володыёвский смотрел и еще сильнее топорщил усики.
   Тем  временем  Кмицица  положили  на  постель.  Кших  Домашевич  стал
обмывать ему голову водой, затем положил на рану заранее  приготовленный
пластырь и сказал:
   - Теперь ему надо только спокойно полежать... Эх, и железная  у  него
голова, коли от такого удара не раскололась надвое. Может, он и выживет,
потому молод. Но крепко ему досталось! - Затем он обратился к Оленьке: -
Дай, паненка, я тебе ручки вымою!  Вот  тут  вода.  Милосердное  у  тебя
сердце, коли  ради  такого  человека  не  побоялась  ты  ручки  в  крови
замарать.
   С этими словами он стал вытирать ей полотенцем руки, а она на  глазах
менялась в лице. Володыёвский снова подбежал к ней.
   - Нечего тебе, панна, тут  делать!  Оказала  христианское  милосердие
врагу... а теперь возвращайся домой.
   С этими словами он подал ей руку; однако она  даже  не  взглянула  на
него.
   - Пан Кшиштоф, - обратилась она к  Кшиху  Домашевичу,  -  уведи  меня
отсюда!
   Они вышли вдвоем; Володыёвский последовал за ними.  Во  дворе  шляхта
встретила панну Александру криками: "Виват!" - а она  шла,  пошатываясь,
стиснув губы, бледная и с пылающим взором.
   - Да здравствует наша панна! Да здравствует наш полковник! -  кричали
могучие голоса.
   Спустя час лауданцы во главе с Володыёвским возвращались в  застянки.
Солнце уже взошло, утро встало веселое, по-настоящему весеннее. Лауданцы
беспорядочной толпой двигались по  большой  дороге,  толкуя  о  событиях
минувшей ночи и превознося  до  небес  пана  Володыёвского,  а  он  ехал
задумчивый и молчаливый. Всё не шли у него из ума эти очи, глядевшие  на
него из-под распустившихся кос, эта статная  и  величественная,  хоть  и
поникшая от печали и муки, фигура.
   - Чудо как хороша! - бормотал он про себя.  -  Прямо  тебе  княжна...
Гм!.. Я ей невинность спас, а пожалуй, и жизнь, ведь она  бы  со  страху
умерла, когда бы сокровищница и уцелела... Должна бы меня благодарить...
Но кто поймет этих женщин... Как на мальчишку-слугу смотрела на меня, не
знаю, от гордости или от смущения...

ГЛАВА VIII

   Эти мысли не давали ему спать всю следующую ночь. Еще несколько  дней
он все думал о панне Александре и понял, что она глубоко  запала  ему  в
сердце. Ведь лауданская шляхта хотела его женить  на  ней!  Правда,  она
отказала ему, не раздумывая, но ведь тогда она не знала его и не видала.
Теперь совсем другое дело. Он по-рыцарски вырвал ее из  рук  насильника,
хоть и пуля и сабля грозили ему, завоевал ее, просто как крепость... Чья
же она, если не его? Может ли она отказать ему, даже если он попросит ее
руки? А не попытаться ли? А не удастся ли  пробудить  в  ней  любовь  из
благодарности, как это часто случается, когда спасенная девушка  тут  же
отдает спасителю руку и сердце! Пусть даже  в  сердце  ее  не  проснется
вдруг любовь к нему, так разве не стоит постараться об этом!
   "А что, если она все еще того помнит и любит?"
   - Не может быть! - сказал себе Володыёвский. - Отвадила она его, а то
бы он силком не стал увозить.
   Правда, милосердие  она  ему  оказала  необыкновенное;  но  ведь  это
женское дело жалеть раненых, будь они даже враги.
   Молода она, без опеки, замуж ей пора.  В  монастырь  она,  видно,  не
собирается, а то бы давно ушла. Довольно было для этого времени. К такой
красавице вечно будут льнуть всякие кавалеры: одни  ради  ее  богатства,
другие ради красоты, третьи ради знатности. Ну,  не  любо  ли  будет  ей
иметь такую защиту, на которую, как она сама  уже  видела,  смело  можно
положиться.
   -  Да  и  тебе,  Михалек,  пора  остепениться!  -  говорил  сам  себе