малую толику, ибо вымолить  больше  у  пана  подскарбия,  и  поныне  нам
неприязненного, мы не могли. Половину денег отдай  пану  Кмицицу,  коему
пан Харламп также везет грамоту. Надеемся, что и пан Кмициц усердно  нам
послужит. Однако же до нашего слуха  дошли  вести  об  его  своеволии  в
Упите; посему грамоту, ему предназначенную, лучше сам получи и сам реши,
отдавать ему или нет. Буде сочтешь, что слишком много на  нем  gravamina
, кои позорят  его,  тогда  не  отдавай!  Мы
опасаемся, как бы наши недруги, пан подскарбий и пан воевода  витебский,
не подняли шум, что таковые поручения мы возлагаем на людей недостойных.
Буде сочтешь, что ничего особо важного не случилось,  вручи  грамоту,  и
пусть Кмициц усердною  службою  постарается  искупить  свою  вину  и  не
является ни в какие суды, ибо он нам,  гетманам,  подсуден,  и  мы  одни
будем судить его,  но  по  исполнении  приказа.  Наше  поручение  прими,
милостивый пан, как знак доверия к тебе, твоему разуму и преданности.
   Януш Радзивилл,
   князь Биржанский и Дубинковский
   воевода Виленский".

   - Очень пан гетман о лошадях беспокоится,  -  сказал  Харламп,  когда
маленький рыцарь кончил читать письмо.
   - Да, с лошадьми будет трудно, - подтвердил Володыёвский.  -  Здешней
мелкой шляхты явится множество, стоит только кликнуть  клич;  но  у  нее
одни жмудские мерины, для службы малопригодные. Коли на то  пошло,  надо
бы всем дать других лошадей.
   - Хорошие это лошади, я их давно знаю, они очень ловки и выносливы.
   - Да, - сказал Володыёвский, - но они малы, а народ здесь рослый. Как
станут люди в строй на таких лошадках,  можно  подумать,  хоругвь  сидит
верхом на собаках. Ведь вот беда какая!.. Я усердно возьмусь за  работу,
потому и сам спешу. Оставь же мне и грамоту для Кмицица, как  велит  пан
гетман, я сам ее отдам. Пришла она в самое время.
   - Почему?
   - Да он тут вздумал татарские обычаи заводить, девушку умкнул.  Жалоб
на него подано, судебных повесток ему прислано, что волос на  голове.  И
недели не прошло, как я с ним на саблях дрался.
   - Ну, - сказал Харламп, - коли ты с ним  дрался  на  саблях,  так  он
теперь пластом лежит.
   - Ему уже получше. Через недельку-другую встанет. Что там слышно о de
publics?
   - Дела по-прежнему плохи. Пан подскарбий Госевский все с нашим князем
воюет, а когда между гетманами нет мира, то и дело нейдет на лад. Мы  уж
как будто оправились, и коли будет  только  у  нас  согласие,  я  думаю,
одолеем врагов. Даст бог, на их же спинах въедем в  их  же  державу.  Во
всем пан подскарбий виноват.
   - А другие говорят, великий гетман.
   - Это изменники. Так говорит воевода витебский , но ведь он  и  подскарбий  давно
снюхались.
   - Воевода витебский достойный гражданин.
   - Неужто и ты держишь сторону Сапег, неужто и ты против Радзивиллов?
   - Я на стороне отчизны, и все мы  должны  стоять  на  ее  стороне.  В
том-то и беда, что  даже  мы,  солдаты,  вместо  того  чтобы  сражаться,
делимся на станы. А что Сапега достойный гражданин, так я бы это  и  при
самом князе сказал, хоть служу у него под началом.
   - Люди достойные пробовали их примирить, да  все  впустую!  -  сказал
Харламп. - Король теперь гонца за гонцом шлет к нашему  князю.  Толкуют,
будто что-то новое затевается. Мы ждали ополчения с королем, да так и не
дождались! Говорят, в другом месте оно понадобится.
   - Верно, на Украине.
   - Откуда мне знать? Только вот поручик Брохвич рассказал нам  как-то,
что он слышал собственными ушами. От короля  к  нашему  гетману  приехал
Тизенгауз, и они, запершись, долго о чем-то беседовали, а о чем, Брохвич
не мог разобрать; но когда выходили, он, говорю тебе, собственными ушами
слышал, как пан гетман сказал: "От этого новая война  может  произойти".
Никак мы не могли догадаться, что бы это могло значить.
   - Брохвич, верно, ослышался! С кем же может быть новая война?  Цесарь
нынче больше к нам благоволит, нежели к нашим врагам; так оно и  следует
поддерживать политичный  народ.  Со  шведом  у  нас  перемирие,  и  срок
кончится только через шесть лет, а татары на Украине нам помогают,  чего
они не стали бы делать против воли турка.
   - Вот и мы ничего не могли понять!
   - Да ничего  и  не  было.  Но  у  меня,  слава  богу,  новая  работа.
Стосковался уж я по войне.
   - Так ты сам хочешь отвезти грамоту Кмицицу?
   - Я ведь говорил тебе,  что  так  пан  гетман  велит.  По  рыцарскому
обычаю, должен я  посетить  Кмицица,  а  тут  у  меня  и  предлог  будет
благовидный. Вот отдам ли я грамоту -  это  дело  другое;  там  погляжу,
гетман оставил это на мое усмотрение.
   - И мне это на руку, потому я спешу. У меня еще третья грамота,  пану
Станкевичу; а потом велено ехать в Кейданы, пушку получить, которую туда
доставят, ну и в Биржи еще надо заехать, посмотреть, готов  ли  замок  к
обороне.
   - И в Биржи?
   - Да.
   - Странно мне это. Никаких новых побед враг не одерживал, стало быть,
до Бирж, до курляндской границы, ему далеко. Вижу я, что и хоругви новые
набирают, стало быть, будет кому отвоевывать и  те  земли,  которые  уже
захватил враг. Курляндцы о войне с нами  и  не  помышляют.  Солдаты  они
добрые, да мало их, Радзивилл одной рукой их раздавит.
   - И мне это странно, - сказал Харламп. - Тем паче,  что  князь  велел
спешить и, коли в замке что не так, тотчас дать знать  князю  Богуславу,
чтобы тот прислал инженера Петерсона.
   - Что бы это могло значить? Только бы усобица не началась. Избави бог
от такой беды! Уж если князь Богуслав берется за дело, черту  тут  будет
потеха.
   - Не говори так о нем. Он храбрый рыцарь!
   - Я не спорю, что он храбр, но  не  поляк  он,  а  больше  немец  или
какой-нибудь француз. О Речи Посполитой он вовсе  не  думает,  об  одном
только помышляет, как бы дом Радзивиллов вознести превыше всех, а прочие
дома унизить. Он и в нашем гетмане, князе  воеводе  виленском,  гордость
разжигает, которой у того и так предостаточно, и  распри  с  Сапегами  и
Госевским - это его рук дело.