заговорил с противником.
   - Давай потолкуем, -  сказал  он.  -  И  время  не  будет  так  долго
тянуться...  Гм,  так  это  ваш  оршанский  способ?  Видно,  вам   самим
приходится горох молотить, что ты машешь саблей, как  цепом...  Этак  ты
совсем вымахаешься. Неужто  ты  в  Оршанщине  и  впрямь  самый  искусный
рубака? Этот удар в  моде  разве  только  у  судейских  служак.  А  этот
курляндский, им от собак хорошо отбиваться... Ты, пан, на  острие  сабли
смотри! Не выгибай так руку, а то гляди, что может статься... Подними!
   Последнее слово Володыёвский произнес раздельно, в  то  же  мгновение
сделал полукруг, потянул на себя руку с саблей,  и  прежде  чем  зрители
поняли, что означает этот возглас: "Подними!"  -  сабля  Кмицица,  точно
соскользнувшая с нитки игла, просвистела  над  головой  Володыёвского  и
упала у него за спиной.
   - Это называется: выбить саблю, - сказал Володыёвский.
   Кмициц,  бледный,  с   блуждающими   глазами,   стоял,   пошатываясь,
изумленный не меньше лауданской шляхты; а маленький полковник  шагнул  в
сторону и, показав на лежавшую на земле саблю, повторил еще раз:
   - Подними!
   Минуту казалось, что Кмициц ринется на него безоружный. Он готов  уже
был прыгнуть, и Володыёвский,  прижав  рукоять  к  груди,  уже  наставил
острие. Однако Кмициц бросился за  саблей,  снова  обрушился  с  нею  на
своего страшного противника.
   Громкий шепот пробежал по  кругу  зрителей,  и  круг  этот  стал  еще
теснее, а позади него  образовались  второй  и  третий.  Казаки  Кмицица
просовывали головы между плечами шляхтичей так, точно всю жизнь  жили  с
ними в полном согласии. Невольные возгласы  срывались  с  уст  зрителей;
порой раздавался взрыв неудержимого нервного смеха: все  узнали  мастера
над мастерами.
   А тот жестоко забавлялся, как кошка с мышкой, и на первый взгляд  все
небрежней орудовал саблей. Левую руку он сунул  теперь  в  карман  своих
шаровар. С пеной у рта Кмициц хрипел уже, и наконец из груди его  сквозь
стиснутые губы с хрипом вырвались слова:
   - Кончай!.. Не срами!..
   - Ладно! - сказал Володыёвский.
   Послышался короткий, страшный свист, затем сдавленный крик, в  то  же
мгновение Кмициц раскинул руки,  сабля  упала  на  землю,  и  он  ничком
повалился к ногам полковника.
   - Жив! - сказал Володыёвский. - Не навзничь упал.
   И, отогнув полу жупана Кмицица, он стал вытирать ею саблю.
   Шляхтичи вскричали все разом, и в  криках  их  все  явственней  стали
слышаться голоса:
   - Добить изменника! Добить его! Зарубить!
   Несколько Бутрымов уже бросились было  с  саблями  наголо.  Но  вдруг
произошло нечто удивительное. Володыёвский  словно  вырос  на  глазах  у
всех, сабля выпала из рук ближайшего Бутрыма и полетела вслед за  саблей
Кмицица, точно ее вихрем подхватило,  а  Володыёвский  крикнул,  сверкая
взорами:
   - Не сметь! Не сметь! Он мой теперь, не ваш! Прочь!
   Все умолкли, страшась гнева мужа.
   - Не нужна мне тут бойня! - сказал он. - Вы - шляхтичи и должны знать
рыцарский обычай: раненых не добивать. Даже с врагами так не  поступают,
а что же говорить о противнике, сраженном в поединке!
   - Он изменник! - проворчал  кто-то  из  Бутрымов.  -  Такого  следует
убить.
   - Коль изменник, так надо отдать его пану  гетману,  чтобы  он  понес
наказание, а пример его стал другим наукой. Да и сказал уж я вам: мой он
теперь, не ваш. Коли выживет, вы сможете искать на  нем  за  ваши  обиды
перед судом и с живого получите больше, чем с мертвого.  Кто  тут  умеет
перевязывать раны?
   - Кших Домашевич. Он с давних пор перевязывает раны на Лауде.
   - Пусть сейчас же его перевяжет, а потом перенесите его  на  постель,
ну, а я пойду успокою несчастную панну.
   С  этими  словами  Володыёвский  сунул  сабельку  в  ножны  и   через
изрубленную топорами дверь вошел в дом. Шляхта принялась ловить и вязать
веревками людей Кмицица, которые отныне должны были  стать  в  застянках
пашенными мужиками. Казаки  не  оказали  сопротивления,  только  человек
двадцать выпрыгнули через задние окна дома и бросились к прудам: но  там
они попали в руки стоявшим на стреме Стакьянам. Шляхта тут же  принялась
грабить повозки, на  которых  нашла  довольно  богатую  добычу;  кое-кто
посоветовал  ограбить  и  дом;  но  даже  наиболее  дерзкие  поопасались
Володыёвского, а быть может, их остановило и присутствие  в  доме  панны
Биллевич.  Своих  убитых,  среди  которых  было  трое  Бутрымов  и  двое
Домашевичей,   шляхта   положила   на    повозки,    чтобы    похоронить
по-христиански, а для убитых людей Кмицица велено  было  мужикам  вырыть
ров позади сада.
   В поисках панны Биллевич Володыёвский обшарил весь дом, пока не нашел
ее наконец в сокровищнице - маленькой угольной комнате, в  которую  вела
из опочивальни низенькая тяжелая  дверь.  Это  была  комнатка  с  узкими
оконцами, забранными частой решеткой, и с такими толстыми, сложенными  в
квадрат  каменными  стенами,  что  Володыёвский  сразу  понял,  что  она
наверняка осталась бы цела, если бы даже Кмициц  вздумал  взорвать  дом.
Маленький рыцарь решил, что Кмициц лучше, чем  он  о  нем  думал.  Панна
Александра сидела на сундуке подле двери, опустив голову, и лицо ее было
совершенно закрыто распустившимися  косами;  она  не  подняла  головы  и
тогда, когда услышала шаги рыцаря. Верно, думала, что это сам Кмициц или
кто-нибудь из его людей. Володыёвский остановился в дверях, снял  шапку,
кашлянул раз, другой, но, видя, что это не помогает, произнес:
   - Милостивая панна, ты свободна!..
   Тогда из-под распустившихся кос на рыцаря глянули  голубые  глаза,  а
потом показалось прекрасное, хотя и бледное и как  бы  окаменелое  лицо.
Володыёвский ожидал бурной радости и благодарностей, а меж  тем  девушка
сидела неподвижно, вперив в него блуждающий взор.
   - Очнись же, панна! - повторил еще раз рыцарь.  -  Бог  сжалился  над
твоей невинностью. Ты свободна и можешь вернуться в Водокты.
   На этот  раз  взгляд  панны  Биллевич  не  был  уже  так  безучастен.
Поднявшись с сундука, она легким движением откинула на  спину  волосы  и
спросила:
   - Кто ты?
   - Михал Володыёвский, драгунский полковник виленского воеводы.
   - Я слышала, там бой, выстрелы?.. Говори же...