что в Диком Поле кочуют, и те,  что  на  зимовищах,  все  твоими  рабами
станут, как я - твой раб... Велишь, я хана крымского ослушаюсь и султана
ослушаюсь и с мечом против них пойду, помощь окажу  Речи  Посполитой,  и
новую орду в крае том создам, и буду ханом в ней, а ты  одна  повелевать
мною будешь, тебе одной буду я челом бить и о благосклонности, о милости
молить!
   Он перегнулся в седле, и, обняв за  талию  потрясенную  и  словно  бы
оглушенную его словами женщину, продолжал прерывисто и хрипло:
   - Иль не ведала ты, что я одну  тебя  люблю!..  А  уж  настрадался-то
как... Я и так тебя возьму!.. Ты моя  уже  и  будешь  моею!..  Никто  не
вырвет тебя из рук моих! Моя ты! Моя! Моя!
   - Иисус, Мария! - вскричала Бася.
   Он все сильнее душил ее в объятьях... Короткое дыхание рвалось с  губ
его, глаза заволокло пеленою, наконец он выволок ее из стремян и с седла
и усадил прямо перед собою, прижимая грудью к своей груди, и  синие  его
губы, жадно раскрывшись, словно рыбья пасть, искали ее губ.
   Она даже не вскрикнула, но с неожиданной силою стала  сопротивляться.
Меж  ними  завязалась  борьба,  слышалось  лишь  шумное  дыхание  обоих.
Резкость его движений и близость его лица вернули ей  присутствие  духа.
Дар ясновидения снизошел на нее, какой нисходит на утопающих. В один миг
она необычайно отчетливо осознала происходящее. Прежде всего, что  земля
разверзлась у  нее  под  ногами,  открыв  бездонную  пропасть,  куда  он
неудержимо тащил ее; она прозрела и страсть его, и измену, страшную свою
судьбу, свою немощь и бессилие, ощутила тревогу, безмерную боль и тоску,
но в то же время пламя неистового гнева вспыхнуло в ней, и бешенство,  и
жажда мести.
   Такая душевная сила была у самоотверженого этого ребенка,  у  любимой
жены отважнейшего рыцаря Речи  Посполитой,  что  в  страшную  ту  минуту
первой ее мыслью было: "Отомстить!", а после уж:  "Спастись!"  Разум  ее
напрягся до предела, и ясность  сознания  стала  почти  чудодейственной.
Руки ее принялись нашаривать оружие и  наконец  наткнулись  на  костяной
ствол его пистолета. Но тотчас она  смекнула,  что  если  даже  пистолет
заряжен и она успеет взвести курок, то  прежде,  нежели  сожмет  ладонь,
приставит дуло к его голове, он неминуемо схватит ее  за  руку  и  лишит
последней возможности спастись.
   И потому решила действовать иначе.
   Все произошло в мгновенье ока. Он и в самом деле угадал ее  намерения
и молниеносно выбросил руку вперед, но руки их разминулись,  и  Бася  со
всей силой молодости, мужества и отчаяния ударила его костяной  рукоятью
пистолета меж глаз.
   Удар был такой силы, что Азья, даже не  вскрикнув,  рухнул  навзничь,
как громом пораженный, увлекая ее за собою.
   Бася тотчас вскочила и, вспрыгнув на своего скакуна, вихрем понеслась
прочь от Днестра в глубь степи. Завеса тумана сомкнулась за  нею.  Конь,
прижав уши, вслепую мчался среди  скал,  ущелий,  обрывов,  проломов.  В
любую минуту мог он рухнуть с кручи, в любую минуту мог разбиться вместе
с всадницей о скалистые уступы, но Басе все уже было  нипочем;  не  было
для нее опасности страшнее, нежели татары и  Азья...  И  странное  дело!
Теперь,  когда  она  вырвалась  из  рук  хищника  и  он,  скорее   всего
бездыханный, лежал средь камней,  над  всеми  ее  чувствами  возобладала
тревога. Прижавшись лицом к конской  гриве,  мчалась  в  тумане  подобно
серне, преследуемой волками, она боялась теперь Азьи несравненно больше,
нежели в тот миг, когда была в его объятьях; страх и бессилие  завладели
ею,  она  чувствовала  себя  слабым,  заблудшим,  одиноким  и  покинутым
ребенком, предоставленным воле божьей. Какие-то рыдающие голоса возникли
в ее сердце и стали взывать, стеная  и  тоскуя:  "Михал,  спаси!  Михал,
спаси!"
   А  скакун  мчал  все  дальше;   гонимый   чудесным   инстинктом,   он
перескакивал через проломы в скалах, ловко обходил острые  уступы,  пока
наконец скальный грунт перестал звенеть под  его  копытами  -  вероятно,
вырвался на ровную луговину, какие простирались здесь меж оврагами.
   Конь весь был в мыле, он шумно  дышал,  раздувая  ноздри,  однако  же
несся во весь опор.
   "Куда бежать?" - подумала Бася.
   И тотчас сама ответила:
   "В Хрептев!"
   Однако новая тревога сжала ей сердце при мысли о том,  какой  далекий
предстоит ей  путь  через  жуткую,  бескрайнюю  пустыню.  И  то  еще  ей
вспомнилось, что Азья оставил отряды татар  в  Могилеве  и  Ямполе.  Без
сомнения, все татары в сговоре, все они служат Азье, так  что,  изловив,
неминуемо доставят ее в Рашков; надлежало поэтому поглубже уйти в степь,
а затем лишь повернуть на север, минуя приднестровские селения.
   Это имело смысл  еще  и  потому,  что  погоня,  если  таковая  будет,
несомненно направится вдоль берега; к тому же в степи может  встретиться
польский отряд, возвращающийся в крепость.
   Конь постепенно замедлял бег. Бася, будучи опытной наездницей,  сразу
поняла, что надо дать ему роздых, чтобы не запалить его. Ясно было и то,
что остаться ей  средь  бескрайних  этих  степей  без  коня  равносильно
гибели.
   Бася убавила ход коня и какое-то время ехала шагом. Мгла  редела,  от
бедного скакуна валил горячий пар.
   Бася принялась молиться.
   Вдруг в тумане, в нескольких сотнях шагов от нее, послышалось конское
ржанье.
   Волосы на голове у нее встали дыбом.
   - Своего загоню, но и тех тоже! - произнесла она громко.
   И припустила коня.
   Какое-то время скакун летел подобно голубю, преследуемому  балабаном;
мчался  он  так  довольно  долго,  из  последних  уже  сил,  но  вдалеке
по-прежнему слышалось ржание. И было в этом из тумана долетавшем  ржании
что-то безмерно тоскливое и вместе грозное. После первой  тревоги  Басе,
однако же, пришло в голову, что если бы на преследующем ее коне сидел бы
кто-то, конь бы не ржал; всадник, чтобы не обнаружить себя, заставил  бы
его молчать.
   "Не иначе как бахмат Азьи бежит за моим", - подумала Бася.
   Она вытащила из кобуры оба пистолета, но  предосторожность  оказалась
напрасной. Спустя минуту что-то зачернелось в редеющей мгле и  показался
бахмат Азьи. При виде Басиной  лошади  он  вприпрыжку  подбежал  к  ней,
раздувая ноздри и издавая короткое, прерывистое  ржание.  Скакун  тотчас
ответил ему.