порохом и мешочек с семенами тоже были при ней. В конце концов, беда  не
велика:  бахмат  Азьи  если  и  уступал  ее  скакуну  в  скорости,  зато
несомненно был выносливее в беге, лучше переносил холод. Но  Басе  стало
жаль любимого своего скакуна, и она тут же решила отыскать его.
   Однако ее удивило, что нигде в степи его не  было  видно,  хотя  ночь
стояла на диво светлая.
   "Отстал, отстал, - думала она, - не вперед  же  он  пошел,  наверное,
улегся где-нибудь в ложбинке, вот я и не вижу его".
   Бахмат снова заржал, весь трясясь и прядая ушами,  но  из  степи  ему
ответило молчание.
   "Поеду поищу", - сказала Бася.
   И уже поворотила коня, когда внезапная тревога закралась ей  в  душу,
словно человеческий голос взывал к ней:
   "Не возвращайся, Бася!"
   И в эту как раз минуту тишину нарушили зловещие  звуки,  близкие,  но
идущие как бы из-под земли: то  был  вой,  хрипенье,  скулеж,  стоны  и,
наконец, визг ужасный, короткий - оборванный... Это показалось тем более
страшным, что в степи ни зги не было видно. Басю облил холодный  пот,  с
посинелых губ ее сорвался крик:
   - Что это? Что случилось?
   Правда, она почти сразу догадалась, что это волки загрызают ее  коня,
но не могла взять в толк, отчего не видит этого, хотя, судя  по  звукам,
происходило все в каких-нибудь пятистах шагах от нее.
   Спешить на подмогу было бессмысленно, коня, конечно, уже  растерзали,
к тому же надобно было думать о собственном спасении, и Бася,  выстрелив
для  острастки  из  пистолета,  пустилась  дальше.  Когда  по  пути  она
раздумывала о случившемся, у нее мелькнула мысль: а что, если  не  волки
вовсе похитили ее коня, ведь голоса-то доносились из-под земли?  Мурашки
побежали по спине у Баси, но тут же, напрягши  память,  она  припомнила,
что сквозь  сон  ей  грезилось,  будто  она  съезжает  с  горы  и  снова
взбирается в гору.
   "Так оно, видать, и было, - сказала она себе, -  во  сне  я  проехала
неглубокий овраг, там остался мой скакун, и там на него напали волки".
   Остаток ночи прошел без приключений. Бахмат,  подкрепившись  сеном  в
прошлое утро, шел на удивление резво. То был  татарский  конь,  красивый
необычайно и на редкость  выносливый.  Во  время  коротких  привалов  он
подъедал все без разбору: мох, листья, даже древесную кору обгладывал  -
и шел и шел вперед. На равнинной местности Бася пускала его  вскачь.  Он
слегка покряхтывал и шумно дышал; а  когда  она  осаживала  его,  сопел,
трясся, низко клонил голову от усталости - но не падал.
   Ее скакун, не погибни он от волчьих зубов, все равно не  выдержал  бы
такой дороги.
   На другой день Бася, сотворив  утреннюю  молитву,  стала  размышлять,
сколько же времени она скитается.
   "От Азьи я вырвалась в четверг, в полдень, и до  самой  ночи  мчалась
что есть духу, - рассуждала она. - Потом в пути ночь прошла, потом целый
день, потом снова ночь, а нынче третий день наступил.  Пожалуй,  погоня,
если она и была, должна бы уж воротиться, и Хрептев недалеко  где-то,  я
ведь не щадила лошадей".
   И еще она подумала:
   "Ох, пора бы уж! Боже, смилуйся надо мной!"
   По временам ее брала охота приблизиться к реке, на  берегу  куда  как
легче было бы сообразить, где она, однако, памятуя,  что  пять  десятков
татар Азьи остались  у  пана  Гоженского  в  Могилеве,  она  на  это  не
решалась. Как знать, думала Бася, быть может, колеся по  степи,  она  не
миновала еще Могилева. По пути, покуда сон не одолевал ее, она старалась
внимательно смотреть, нет ли поблизости обширного  оврага,  похожего  на
могилевский, но ничего такого не заметила; впрочем, овраг тот  мог  ведь
дальше сужаться и выглядеть совсем иначе, чем у Могилева, а мог и  вовсе
кончиться, либо свернуть в  сторону  в  нескольких  верстах  от  города.
Словом, Бася понятия не имела, где она находится.
   Она только неустанно молила бога, чтобы дом был близок, чувствуя, что
недолго еще сможет выдерживать и холод, и бессонные ночи, и  голод;  три
дня она питалась одними семечками, и, хотя очень была бережлива, все  же
сегодня утром мешочек опустел.
   Нынче ее могла питать и согревать только надежда, что Хрептев близко.
Еще согревала Басю лихорадка. Она явно чувствовала ее:  становилось  все
холоднее и даже попросту морозило, однако руки и  ноги,  в  начале  пути
коченевшие, теперь пылали, и жажда одолевала ее.
   "Только бы не потерять сознания, - твердила она, - только бы хоть  на
последнем дыхании поспеть в Хрептев,  увидеть  Михала,  а  после  уж  да
свершится воля божья..."
   Ей снова пришлось переправляться через множество  ручьев  и  рек,  но
были они либо мелкие, либо замерзшие; порою сверху была вода, а под  нею
лед - твердый и крепкий. Однако переправ этих она  боялась  пуще  всего,
оттого что и бахмат, обычно неустрашимый, явно их боялся. Входя  в  воду
или  на  лед,  он  храпел,  прижимал  уши,  упирался  что  есть  сил,  а
вынуждаемый к тому, входил с  осторожностью,  медленно,  нога  за  ногу,
принюхиваясь и раздувая ноздри.
   Было уже далеко за полдень, когда Бася, выбравшись из  густого  бора,
оказалась на берегу реки; была та  река  и  больше  и  значительно  шире
других. "Неужто Лядава или Калюс", - подумала Бася. Сердце  ее  радостно
забилось. Так  или  иначе  Хрептев  где-то  неподалеку,  даже  если  она
стороной обогнула его, можно считать себя вне опасности: и край  все  же
обитаем, и людей можно меньше опасаться. У реки, насколько хватал  глаз,
берега были обрывистые, в одном только месте - очевидно, там был перекат
- еще скованная льдом вода мягко заходила на  берег,  словно  налитая  в
плоскую,  но  обширную  посудину.  У  берегов  вода  была  замерзшая,  а
посредине струилась широкой лентой. Бася,  однако,  надеялась,  что  под
водой этой, как всегда, окажется лед.
   Бахмат шел нехотя, как обычно у переправы, пригнув  шею  и  обнюхивая
снег перед собой. Достигнув  струившейся  поверх  льда  воды,  Бася,  по
своему обыкновению, встала на колени в седле и ухватилась обеими  руками
за переднюю луку.
   Вода захлюпала под копытами. Лед под нею и в самом деле был  твердый,
скользкий, копыта ударяли в него как в камень, но, очевидно, шипы подков
ступились на долгой, часто скалистой дороге - бахмат  вдруг  заскользил,
ноги у него стали разъезжаться; внезапно он рухнул  на  передние  бабки,
зарывшись храпом в воду, потом вскочил, снова рухнул - теперь  на  круп,
снова вскочил, но, перепуганный, стал рваться и отчаянно бить  копытами.