Бася с Эвой уселись в сани, выстланные шкурами. Драгуны и рядовые  из
шляхетских хоругвей громко пожелали отъезжающим счастливого пути.
   От этих криков несметные стаи воронья, которые суровая зима  пригнала
поближе к человеческому жилью, взлетели с крыш  и  с  громким  карканьем
стали кружить в розовом воздухе.
   Маленький рыцарь наклонился к саням и уткнулся лицом в Басин капюшон.
   Долгой была та минута. Наконец он оторвался  от  жены  и,  осенив  ее
крестом, произнес:
   - С богом!
   И тогда Азья поднялся  в  стременах.  Дикое  лицо  его  пламенело  от
радости и утренней зари. Он взмахнул буздыганом, так что бурка поднялась
на нем, как крылья хищной птицы, и пронзительно крикнул:
   - Тро-гай!
   Заскрипели по снегу копыта. Обильный пар повалил из конских  ноздрей.
Первая шеренга татар медленно двинулась в путь, за нею  вторая,  третья,
четвертая, за ними сани, затем снова шеренги - отряд по покатому майдану
стал удаляться к воротам.
   Маленький рыцарь осенил их крестом, наконец, когда сани уже  миновали
ворота, сложил руки трубочкой и крикнул:
   - Будь здорова, Баська!
   Но ответили ему только звуки рожков да громкое карканье черных птиц.

ГЛАВА XXXVII

   Отряд черемисов почти в два десятка коней шел  на  милю  впереди,  он
проверял дорогу и предупреждал комендантов о проезде пани Володыевской -
чтоб готовили квартиры. За этим отрядом следовала основная  сила,  затем
сани с Басей и Эвой, еще одни сани  с  прислугою  и  замыкавший  шествие
меньший отряд. Из-за снежных заносов путь был труден. Сосновые  боры,  и
зимою не сбрасывающие  хвои,  немного  прикрывают  землю  от  снега,  но
чернолесье, что  тянулось  по  берегу  Днестра,  лишенное  естественного
своего свода, было до половины комлей  засыпано  снегом.  Снег  заполнил
узкие овраги; местами снежные сугробы вздымались как морские  волны,  их
вздыбленные гребни свешивались вниз - того гляди, рухнут  и  сольются  с
белой бескрайней равниной. Когда переезжали опасные  овраги,  татары  на
спусках придерживали сани веревками; только на возвышенных равнинах, где
ветры выгладили снежный наст, удавалось быстро ехать по следам каравана,
что вместе с нвираком и двумя учеными анардратами  незадолго  перед  тем
выехал из Хрептева.
   Хотя путь был и труден, но все же не настолько, как  бывало  порою  в
этом лесистом, изрезанном реками, ручьями, расщелинами и оврагами  краю,
и они радовались,  что  перед  наступлением  ночи  успеют  добраться  до
глубокого оврага, в котором лежал Могилев. К тому же  день  обещал  быть
погожим. Вслед румяной заре встало солнце, и в  его  лучах  ослепительно
засияли леса и овраги. Ветви деревьев  словно  усыпали  блестками;  снег
блестел так, что  глазам  становилось  больно.  С  высоких  мест  сквозь
опушки, как сквозь окна в лесу,  взгляд  устремлялся  вдаль  -  туда,  к
Молдавии, и тонул в белом с синевой, залитом солнцем просторе.
   Воздух был сухой, бодрящий. В такую пору люди, как и  звери,  чуют  в
себе силу и крепость; кони громко фыркали,  выпуская  из  ноздрей  клубы
пара, а татары, как ни щипал их мороз,  заставляя  упрятывать  ноги  под
полы халатов, знай себе распевали задорные свои песни.
   Солнце наконец поднялось к самому  зениту  небесного  шатра  и  стало
пригревать. Басе с Эвой  даже  жарко  сделалось  в  санях  под  шкурами;
ослабив завязки и откинув капюшоны, они явили свету румяные  лица.  Бася
принялась разглядывать окрестность, а Эва - искать глазами  Азью.  Подле
саней его не было,  он  ехал  впереди  с  небольшим  отрядом  черемисов,
который высматривал дорогу, а в случае надобности расчищал ее от  снега.
Эва  даже  нахмурилась  было,  но  пани  Володыевская,  отлично  знавшая
воинскую службу, утешила ее.
   - Все они такие. Служба есть служба. Михалек мой тоже и  не  взглянет
на меня, когда службой занят. А как же иначе? Коли солдата  любить,  так
уж хорошего.
   - На постое-то он с нами будет? - спросила Эва.
   - Гляди, еще надоесть успеет. Ты заметила,  когда  выезжали,  как  он
радовался? Так и сиял весь.
   - Видала! Очень радовался!
   - То ли еще будет, когда он разрешение получит от пана Нововейского!
   - О! Что меня ждет! Будь на то воля божья! Хотя я просто обмираю, как
подумаю о батюшке. Ну как кричать станет, ну как упрется да  и  откажет?
Ох, и достанется мне, когда мы домой воротимся.
   - Знаешь, Эвка, что я думаю?
   - А что?
   -  То,  что  с  Азьей  шутки  плохи!  Брат  твой  еще  мог   бы   ему
противостоять, но у батюшки нет ведь гарнизона. Вот я и думаю,  коли  он
упрется, Азья все едино тебя заполучит.
   - Как же так?
   - А вот  так,  похитит.  Говорят,  с  ним  шутки  плохи...  Как-никак
Тугай-беева  кровь...  Обвенчается  с  тобою   у   первого   попавшегося
ксендза...  В  других-то  местах  надобны  и  помолвка,  и   бумаги,   и
разрешение, а у нас? Дикий край, все немного по-татарски...
   Лицо у Эвы просияло.
   - Вот этого я и боюсь! Азья на все готов, этого я и боюсь.
   Бася быстро на нее взглянула и рассмеялась вдруг звонко, как ребенок.
   - Уж конечно, боишься, как мышь крупы. Дело известное!
   Эва, румяная от мороза, еще пуще зарделась:
   - Батюшкиного проклятия я и впрямь боюсь, знаю ведь - Азья  ни  перед
чем не остановится.
   - Ты на лучшее надейся, - сказала Бася. - Кроме  меня,  тебе  и  брат
помощник. Истинная любовь всегда  свое  возьмет.  Мне  это  пан  Заглоба
сказал, когда я Михалу и во сне еще не снилась.
   И, разболтавшись, они  наперехват  пустились  рассказывать,  одна  об
Азье, другая о Михале. Так  прошло  несколько  часов,  пока  караван  не
остановился на первый короткий привал в  Ярышеве.  От  городка,  во  все
времена  весьма  убогого,   после   крестьянского   вторжения   осталась
единственно корчма, которую  привели  в  порядок,  ибо  частые  переходы
войск, несомненно, сулили ей выгоду.
   Там Бася с Эвой застали проезжего купца, армянина родом из  Могилева,
который вез сафьян в Каменец.
   Азья хотел выставить его во двор вместе с валахами  и  татарами,  его