Откуда?  Военный  прибыток,  что  ли?  Ты  же  уехал  гол  как   сокол!"
"Помилосердствуйте, отец! - отвечаю ему. - Я худо-бедно одиннадцать  лет
этой вот рукою  махал,  и,  говорят,  недурно,  как  же  было  добру  не
скопиться? Я города мятежные брал, а в них гультяи да татарва громоздили
горы отборнейшей добычи, я с мурзами бился и с  шайками  разбойников,  а
добыча все шла да шла. Брал я лишь то, что само плыло в руки, никого  не
обирал, добро, однако, все прибывало, и, когда б  не  кутежи,  набралось
бы, пожалуй, на два таких состояния, как ваше родительское".
   - И что старый? - развеселился Заглоба.
   - Отец обомлел, не ждал он такого, и тотчас давай  в  расточительстве
меня попрекать: "Мог  бы,  говорит,  карьеру  сделать,  да  ведь  этакой
вертопрах, этакой спесивец, гулять бы ему  только  да  магната  из  себя
строить, все спустит, ничего не удержит". Потом любопытство верх  взяло,
и принялся родитель в подробностях выпытывать, что у меня имеется, а  я,
почуяв, что ежели этой мазью телегу  смазывать,  тотчас  и  доедешь,  не
только что не утаил ни капельки, но еще и приврал маленько, хотя и не  в
моих это привычках, потому как я так полагаю: кто лжет,  тот  и  крадет.
Отец за голову схватился и тут же ко мне с прожектами: то да се докупить
бы можно, там и сям дельце обделать, жили бы мы с тобою по соседству,  а
я в твое отсутствие за всем бы присматривал.  И  зарыдал  почтенный  мой
папаша. "Адам, - говорит, - сдается мне, очень подходящая для  тебя  эта
девка, к  тому  же  сам  гетман  ее  опекает,  тут  тоже  может  корысть
произойти. Адам, - говорит, - гляди  же,  береги  вторую  мою  дочь,  не
обижай ее, не то я и на смертном одре  тебе  не  прощу".  А  я,  сударь,
только представил себе, что Зосю обижают, как зареву! Упали мы с папашей
друг другу в объятия и рыдали  accurate    до  первых
петухов!
   - Шельма старик! - буркнул Заглоба. А потом  громко  добавил:  -  Хо!
Может статься, свадьба вскорости будет, новая потеха в Хрептеве, к  тому
же масленица близко - торопиться надо!
   - Завтра бы и свадьба, когда б от меня  зависело!  -  пылко  вскричал
Нововейский. - Да видите ли, сударь, отпуск у меня кончается,  а  служба
есть служба, в Рашков пора мне. Но я знаю, пан Рущиц еще меня  отпустит!
Только бы со стороны женщин проволочки не было. Я к матери, она: "муж  в
неволе", я к дочери, и она туда же:  "батюшка  в  неволе".  Я,  что  ли,
ихнего батюшку в плену держу? Ужасно таких вот преград  боюсь,  кабы  не
это, я ксендза Каминского за сутану поймал бы и держал, покуда он нас  с
Зосей не соединит. Но уж коли бабы что  в  голову  возьмут,  клещами  не
вытащишь. Я бы последнего  гроша  не  пожалел,  сам  за  ихним  батюшкой
отправился бы, да никак нельзя! Поди узнай, где он там, может, умер  уж,
и дело с концом. Что ж, коли велят мне ждать его, я  до  Страшного  суда
ждать стану!
   - Пиотрович с нвираком и анардратами поутру в путь трогаются,  скоро,
глядишь, и вести будут.
   - Боже ты мой! Сиди у моря и жди погоды!  До  весны  ничего  быть  не
может, а я тем временем иссохну, как бог свят. Ваша милость! Все верят в
разум ваш и опытность, выбейте у баб  из  головы  это  ожидание!  Весною
война, ваша милость! Бог ведает, что с нами станется; я ведь  на  Зоське
хочу жениться, не на батюшке, чего же ради мне по нему вздыхать?
   - Уговори женщин ехать в Рашков и там поселиться, туда и вести скорее
дойдут, и коли Пиотрович Боского отыщет, ему там до вас рукой подать.  И
еще: я что могу сделаю, но ты и Басю попроси, пускай за тебя заступится.
   - Буду просить, буду, черт меня...
   Тут двери скрипнули, и вошла пани Боская. Заглоба мигнуть  не  успел,
как молодой Нововейский бухнулся ей в ноги, во весь рост  растянулся  на
полу, заняв пол горницы могучим своим телом, и возопил:
   - Есть согласие родителя! Давай, мать, Зоську! Давай,  мать,  Зоську!
Давай, мать, Зоську!
   - Давай, мать, Зоську! - вторил басом Заглоба.
   Крики эти выманили людей из соседних комнатушек; вошла Бася, вышел из
канцелярии пан Михал, а вскоре явилась  и  Зося.  Девушке,  кажется,  не
пристало догадываться, о чем речь идет, но она вспыхнула как маков  цвет
и, чинно сложив руки, сжав губки бантиком и очи опустив, встала у стены.
Бася тотчас  взяла  сторону  молодца,  пан  Михал  побежал  за  стариком
Нововейским. Тот, придя, был весьма огорчен, что сын  обошелся  без  его
красноречия, однако же присоединился к просьбе.
   Пани  Боская,  которой  в  самом  деле  не  хватало  мужней   заботы,
разрыдалась и в конце концов согласилась и на просьбу Адама,  и  на  то,
чтобы ехать с Пиотровичем в Рашков и там ожидать мужа. И  только  тогда,
вся в слезах, обратилась к дочери.
   - Зося, - сказала  она,  -  а  тебе  по  сердцу  ли  намерения  панов
Нововейских?
   Все взоры обратились к Зосе, а она,  стоя  у  стены,  уставилась,  по
своему  обыкновению,  в  пол,  помолчала  немного,  а  затем,  залившись
румянцем до кончиков ушей, вымолвила едва слышно:
   - В Рашков хочу...
   - Красавица ты моя! - гаркнул Адам и, подскочив к девушке, схватил ее
в объятья.
   А потом закричал так, что стены задрожали:
   - Моя уже Зоська, моя, моя!

ГЛАВА XXXV

   Немедля после помолвки молодой Нововейский  выехал  в  Рашков,  чтобы
присмотреть и привести в порядок  жилье  для  матери  и  дочери  Боских.
Недели через  две  после  его  отъезда  вереницею  двинулись  в  путь  и
хрептевские гости: нвирак, двое анардратов, Керемовичова,  Нересовичова,
Сеферович, мать и дочь Боские, двое Пиотровичей, Нововейский-отец и  еще
несколько каменецких армян, многочисленные слуги и  вооруженная  челядь,
охранявшая кладь, а также тягловый и вьючный скот. Пиотровичи и духовные
посланцы эчмиадзинского патриарха намеревались  передохнуть  в  Рашкове,
собрать там сведения о дороге и двинуться далее  в  Крым.  Остальные  же
решили пока что осесть в Рашкове  и  там  ждать,  хотя  бы  до  весенней
распутицы,  возвращения  пленных,  а  именно  пана   Боского,   молодого
Сеферовича и двух купцов, по которым сильно стосковались их супруги.
   Дорога была трудная, вела через чащобы и крутые овраги.  На  счастье,
выпал обильный снег, санный  путь  был  отличный,  а  военные  отряды  в
Могилеве, Ямполе и Рашкове обеспечивали  безопасность.  Азба-бей  разбит
был наголову, разбойники повешены либо рассеяны, а татары  зимнею  порой
из-за отсутствия кормов не показывались на обычных своих шляхах.