могущественнейшим из  тогдашних  противников  -  со  всем  мусульманским
миром. Не было уже тайной  для  Собеского,  что  когда  Дорошенко  отдал
султану Украину и казаков, тот  пообещал  ему  всколыхнуть  всю  Турцию,
Малую Азию, Аравию, Египет, самые глубины Африки, пойти священной войной
на Речь Посполитую за новым пашалыком. Гибель хищной птицей нависла надо
всею Русью, а в Речи Посполитой тем временем царил разлад, шляхта  бурно
выступала в  защиту  беспомощного  своего  ставленника  и,  собираясь  в
вооруженные лагери, готова была разве что к войне усобной.  Опустошенная
недавними войнами и военными  конфедерациями  страна  оскудела;  зависть
подстрекала, взаимное недоверие бередило сердца. Никто не хотел верить в
войну с магометанскими полчищами, и великого полководца обвиняли в  том,
что он умышленно распускает  слухи  о  ней,  дабы  отвлечь  умы  от  дел
внутридержавных; были и еще более жестокие обвинения: будто бы он  готов
даже турков  позвать,  лишь  бы  обеспечить  победу  своей  партии;  его
попросту обвиняли в предательстве  и,  кабы  не  войско,  без  колебаний
учинили бы над ним суд и расправу.
   Он же перед лицом предстоящей войны,  зная,  что  с  востока  вот-вот
двинется тьма-тьмущая дикого люда,  стоял  почти  что  без  войска  -  у
султана одних слуг было больше, - без денег, без  средств  на  оснащение
разоренных  крепостей,  без   надежды   на   победу,   без   возможности
обороняться, даже без веры в то, что  смерть  его,  как  некогда  смерть
Жолкевского, пробудит оцепеневшую страну, разбудит  мстителя.  И  оттого
забота омрачила прекрасное его лицо, подобное лицу римского триумфатора,
венчанного лаврами, и явственны были на нем следы тайных мук и бессонных
ночей.
   Однако же при виде Богуша добродушная улыбка осветила черты  гетмана;
он положил руки ему на плечи и сказал:
   - Добро пожаловать, солдат! Не надеялся я на скорую нашу встречу,  но
тем отрадней видеть тебя в Яворове. Откуда путь держишь? Из Каменца?
   - Нет, ваша светлость. В Каменец я и не заезжал,  прямо  из  Хрептева
сюда.
   - Что там мой солдатик поделывает? Здоров ли, очистил хотя бы немного
ушицкие пущи?
   - В пущах нынче так спокойно, что и ребенку  малому  не  боязно  туда
ходить. Бандитов всех перевешали, а недавно  Азба-бей  со  всей  ватагою
наголову разбит, так что никого в живых не осталось. Я  был  там,  когда
его уничтожили.
   - Узнаю Володыевского. Разве только Рущиц  из  Рашкова  может  с  ним
сравниться. А что там в степях слыхать? Есть ли вести с Дуная?
   - Есть, да плохие. В Адрианополе  к  концу  зимы  большой  congressus
войска ожидается.
   - Знаю. Нынче никаких вестей, кроме плохих: что  из  Польши,  что  из
Крыма, что из Стамбула.
   - А вот и нет, ваша  светлость,  сам  я  с  такой  счастливой  вестью
пожаловал,  что,  будь  я  турок  или  татарин,  непременно  бакшиш   бы
потребовал.
   - Да ты словно с  неба  ко  мне  свалился!  Ну  не  томи  же,  говори
поскорее, рассей печаль!
   - Я же промерз, ваша милость, мозги закостенели.
   Гетман хлопнул в ладоши и  велел  челядинцу  нести  мед.  Вскоре  тот
принес замшелую сулейку и светильники с зажженными свечами - хотя и рано
еще было, но день из-за снеговых туч  стоял  хмурый,  и  на  дворе  и  в
комнатах словно воцарились сумерки.
   Гетман налил меду и  чокнулся  с  гостем,  а  тот  земно  поклонился,
опрокинул чару и так сказал:
   -  Вот  она  первая  новость:  Азья,  коему  велено  было  ротмистров
татарских обратно сюда к нам на службу привлечь, не Меллехович вовсе,  а
сын Тугай-бея!
   - Тугай-бея? - с удивлением переспросил Собеский.
   - Да, ваша светлость. Открылось, что пан Ненашинец еще  ребенком  его
из Крыма похитил, да по дороге потерял, и Азья попал к Нововейским и рос
у них, не подозревая, кто его отец.
   - Странным представлялось мне, что  он,  совсем  еще  молодой,  таким
уважением пользуется у татар. А теперь оно и понятно: и казаки, даже  те
из них, что остались отчизне верными, Хмельницкого  чуть  ли  не  святым
почитают и гордятся им.
   - Вот-вот! Я то же Азье говорил! - вставил Богуш.
   - Неисповедимы пути господни, - помолчав,  сказал  гетман,  -  старый
Тугай-бей реки крови пролил на нашей земле,  а  молодой  служит  ей,  по
крайности, до сих пор верой и  правдой  служил.  Нынче,  кто  знает,  не
захочет ли он в Крыму вкусить власти.
   - Нынче? Да нынче он еще верней служить станет - это  и  есть  вторая
моя новость, которая,  может  статься,  даст  надежду  истерзанной  Речи
Посполитой силу обрести и выход и путь к спасению. Да поможет мне бог, -
как помог ради этой новости пренебречь всеми трудностями  и  опасностями
пути, - поскорее вам ее выложить и тем утешить озабоченное сердце  вашей
милости.
   - Слушаю со вниманием, - сказал Собеский.
   Богуш  принялся  с   такою   страстью   излагать   замыслы   молодого
Тугай-беевича, что  стал  воистину  красноречив.  Время  от  времени  он
дрожащей от волнения рукою наливал себе чару  меда,  расплескивая  через
край благородный напиток, и все говорил, говорил...
   Изумленному взору великого гетмана как бы представились, сменяя  друг
друга,  светлые  картины  будущего:  вот  тысячи,  десятки  тысяч  татар
устремляются вместе с женами, детьми и стадами к земле  и  воле,  казаки
же, при виде этой новой силы Речи Посполитой, устраненные, покорно  бьют
челом татарам, королю и гетману:  нет  больше  бунтов  на  Украине,  нет
привычных опустошительных, как огонь или наводнение,  набегов  на  Русь,
зато бок о бок с войском польским и казацким рыщут по бескрайним  степям
под звуки дудок и барабанный бой чамбулы украинской шляхты  -  татарские
чамбулы.
   Год за годом тянутся вереницею арбы - несчетный народ,  вопреки  воле
хана и  султана,  предпочел  право  и  свободу  притеснению,  украинский
чернозем и хлеб прежней голодной  доле...  Давешняя  вражья  сила  пошла
служить Речи  Посполитой  -  Крым  обезлюдел;  из  рук  хана  и  султана
ускользает давняя мощь, и страх  овладел  ими,  ибо  со  стороны  степей
Украины грозно глядит им в очи  новый  гетман  новой  татарской  шляхты,
вечный страж и защитник Речи  Посполитой,  прославленный  сын  страшного
отца - молодой Тугай-бей.
   Румянец  выступил  на  лице  у   Богуша:   казалось,   он   упивается