Но дым, разгоняемый ветром, редел, и наконец  завеса  его  прорвалась
над городом.
   И в ту же минуту с башни раздался нечеловеческий,  исполненный  ужаса
вопль:
   - Над воротами белые флаги! Мы сдаемся!
   Услышав это, солдаты и офицеры повернулись к городу. Лица их выразили
страшное изумление, слова замерли у всех на устах,  сквозь  полосы  дыма
смотрели они на город.
   А в городе, на Русских и Ляшских воротах, в  самом  деле  трепыхались
флаги, и далее был виден еще один - на башне Батория.
   И тут лицо маленького  рыцаря  сделалось  бело,  как  эти  колеблемые
ветром флаги.
   - Кетлинг, ты видишь? - шепнул он, обернувшись к другу.
   Кетлинг тоже побледнел.
   - Вижу, - сказал он.
   И они посмотрели в глаза друг другу, сказав взглядом все,  что  могли
сказать два этих рыцаря  без  страха  и  упрека,  ни  разу  в  жизни  не
нарушившие слова и поклявшиеся перед алтарем  скорее  погибнуть,  нежели
сдать замок. И вот теперь,  после  такой  обороны,  после  такой  битвы,
напоминавшей збаражские деяния, после отбитого приступа, после победы им
велено было нарушить клятву, сдать замок - и жить!
   Как перед тем зловещие ядра проносились над замком, так ныне зловещие
мысли толпой проносились в их голове. И скорбь, бездонная скорбь сжимала
сердца их, скорбь по двум возлюбленным  существам,  скорбь  по  жизни  и
счастью, и они смотрели друг на  друга  как  безумные,  как  мертвые,  а
временами обращали полный отчаяния взгляд свой к городу,  как  бы  желая
убедиться не обманывают ли их глаза и в самом ли деле час их пробил.
   Вот  со  стороны  города  зацокали  конские  копыта,  и  чуть  погодя
примчался Хораим, молодой стремянный генерала подольского.
   - Приказ коменданту! - крикнул он, осаживая бахмата.
   Володыевский взял приказ,  прочитал  его  молча  и,  помедлив,  средь
гробовой тишины обратился к офицерам:
   - Ваши милости! Комиссары переправились на челне  через  реку  и  уже
пошли в Длужек, чтобы подписать там  соглашение.  Сейчас  они  воротятся
этим путем. До вечера надлежит нам вывести  войско  из  замка,  а  белые
флаги водрузить _______ немедля...
   Никто не отозвался. Слышно было только тяжелое дыхание и сопенье.
   Наконец Квасиброцкий проговорил:
   - Надо флаг вывесить, сей момент людей соберу!..
   Тут и там раздались слова команды. Солдаты встали в ружье. Мерный шаг
и бряцанье мушкетов будили эхо в безгласном замке.
   Кетлинг приблизился к Володыевскому.
   - Пора? - спросил он.
   - Обожди комиссаров, узнаем условия... Впрочем, я сам туда спущусь.
   - Нет, я спущусь, я лучше знаю, где и что там в подземелье.
   Дальнейший их разговор прервали голоса:
   - Комиссары возвращаются! Комиссары!
   Вскорости три злосчастных парламентера показались в замке.  То  были:
судья подольский Грушецкий, стольник Жевуский  и  хорунжий  черниговский
Мыслишевский. Они шли, понуро свесив головы. На спинах  их  переливались
блестками парчовые кафтаны, полученные в дар от визиря.
   Володыевский ожидал их,  опершись  о  теплое,  еще  дымившееся  жерло
пушки, направленной в сторону Длужка.
   Все трое молча его приветствовали, а он спросил:
   - Каковы условия?
   - Город не будет разграблен, жителям обеспечивают безопасность  жизни
и имущества. Всякий волен выехать  из  города,  куда  заблагорассудится,
волен и остаться.
   - А Каменец и Подолия?
   Комиссары понурили головы.
   - Султанские... на веки веков!..
   Затем комиссары удалились, но не прямо по  мосту,  который  запрудили
уже людские толпы, а через  боковые  южные  ворота.  Сошедши  вниз,  они
уселись в челн, который должен был доставить  их  до  Ляшских  ворот.  В
теснине у реки уже  показались  янычары.  Людской  поток  устремился  из
города и заполнил площадь напротив старого моста. Многие хотели бежать в
замок, но выходящие оттуда полки удерживали  их  по  приказу  маленького
рыцаря.
   А он, отправив войско, подозвал к себе Мушальского и сказал ему:
   - Старый друг мой, прошу тебя об одной услуге: ступай тотчас  к  моей
жене и скажи ей от меня... - У него перехватило горло. - И скажи  ей  от
меня: это ничего! - торопливо добавил он.
   Лучник ушел. За ним поспешно выходило войско. Володыевский,  сидя  на
коне, наблюдал за его выступлением. Замок пустел,  но  медленно  -  путь
преграждали обломки и щебень.
   Кетлинг подошел к маленькому рыцарю.
   - Я спускаюсь! - стиснув зубы, проговорил он.
   - Иди, но обожди немного, покуда войско не выйдет... Иди!
   Они  заключили  друг  друга  в  объятия  и  на   мгновенье   застыли.
Необычайный свет горел в их глазах... Кетлинг бросился к подземелью...
   Володыевский снял шлем с головы; еще минуту смотрел он на  руины,  на
поле славы своей, на груды щебня, обломки стен, на вал, на пушки,  затем
поднял глаза к небу и стал молиться...
   Последние слова его были:
   Ниспошли ей, господи, силы терпеливо снести это, покой  ниспошли  ей,
господи!..
   Бах!.. Кетлинг поторопился, не стал жать, пока выйдут полки; дрогнули
бастионы, страшный грохот  сотряс  воздух:  зубцы  башни,  стены,  кони,
пушки, живые и мертвые, массы земли - все это, увлекаемое  ввысь  огнем,
смешалось, сбилось  как  бы  в  один  страшный  заряд  и  взметнулось  в
воздух...

   Так  погиб  Володыевский,  Гектор  каменецкий,  первый  солдат   Речи
Посполитой.

   Посредине станиславовского собора высился катафалк, весь  уставленный
свечами, и там в двух  гробах  -  в  деревянном  и  свинцовом,  покоился
Володыевский. Крышки были уже заколочены,  близился  момент  погребения.
Вдове очень хотелось, чтобы тело почило в Хрептеве,  но,  поскольку  вся
Подолия была в  руках  неприятеля,  решили  временно  похоронить  его  в