Никогда доселе ярость атаки не разбивалась так о неистовство  защиты.
Офицеры и солдаты  состязались  друг  с  другом.  Внимание  этих  людей,
казалось, обращено было на что угодно, кроме смерти.  А  она  косила  их
беспощадно. Погиб Гумецкий и комендант киянов Мокшицкий.  Вот  схватился
со стоном за грудь белокурый  Калушовский,  давний  друг  Володыевского,
солдат добрый, как ягненок, и грозный, как лев.  Володыевский  поддержал
его, падающего, а тот сказал:
   - Дай руку, дай руку поскорее!
   А потом прибавил:
   - Слава богу! - и лицо у него стало белое, как борода и усы.
   Было это перед четвертой атакой. Ватага янычар проникла  в  пролом  и
из-за густо  падающих  снарядов  не  могла  выбраться  обратно.  На  них
набросился во главе пехотинцев Володыевский и в мгновенье ока перебил их
прикладами.
   Уплывал час за часом, огонь не ослабевал. Но по городу разнеслась уже
весть о героической обороне и разожгла в людях пылкое желание биться  до
последнего. Горожане-поляки, молодые в особенности,  принялись  скликать
друг друга.
   - Пошли в замок на подмогу! - распалясь, кричали  они.  -  Пошли!  Не
дадим братьям погибнуть! Айда, хлопцы!
   Голоса эти слышались  на  базарной  площади,  у  ворот,  и  вскорости
несколько сот человек, кое-как  вооруженных,  но  с  отвагою  в  сердце,
двинулись к мосту. Турки тотчас открыли по ним ураганный огонь, так  что
мост покрылся трупами, но те, кто добрался до замка, тут же  на  валу  с
жаром принялись биться с турками.
   Отбили наконец и четвертую  атаку  с  такими  ужасающими  для  турков
потерями, что казалось, должна  наступить  передышка.  Не  тут-то  было!
Грохот  янычарских  ружей  не  прекращался  до  самого  вечера.  Лишь  к
вечернему намазу пушки умолкли и  турки  покинули  руины  нового  замка.
Оставшиеся в живых офицеры сошли с вала. Маленький рыцарь, не  теряя  ни
секунды времени, велел заложить  пролом  чем  ни  попадя  -  деревянными
колодами,  фашинами,  обломками,  землей.  Пехота,  драгуны,  рядовые  и
офицеры наперехват трудились, невзирая на чины. Ожидали, что с минуты на
минуту снова загремят турецкие пушки, но день этот в конечном счете  был
днем большой победы осажденных над осаждающими,  так  что  лица  у  всех
просветлели, а души полнились надеждой и жаждой дальнейших побед.
   Кетлинг с  Володыевским,  когда  работы  в  проломе  были  закончены,
взявшись под руку, обошли площадь  и  стены,  высовывались  меж  зубцов,
чтобы взглянуть на подворье нового замка, и радовались обильной жатве.
   - Трупов горы! - произнес, указуя на руины, маленький рыцарь. -  А  у
пролома штабеля такие, что хоть лестницу приставляй! Кетлинг, это  пушек
твоих работа!
   - Наиглавнейшее, что мы пролом заложили, - сказал Кетлинг,  -  туркам
теперь снова  доступ  закрыт,  так  что  придется  им  за  новый  подкоп
приниматься. Неиссякаема мощь их, однако же такая осада через месяц-два,
глядишь, и надоесть может.
   - А тем временем пан гетман подоспеет. Впрочем, будь что будет, а  мы
клятвою связаны, - сказал маленький рыцарь.
   Они взглянули в глаза друг  другу,  и  Володыевский,  понизив  голос,
спросил:
   - А ты сделал, что я велел тебе?
   Все готово, - шепнул в ответ Кетлинг, - но сдается мне, не дойдет  до
этого, мы ведь и вправду в силах долго здесь продержаться и  такие  дни,
как нынешний, еще не раз повторить.
   - Дай бог и завтра такой!
   - Аминь! - ответил Кетлинг, возводя глаза к небу.
   Разговор их был прерван грохотом орудий. Гранаты снова посыпались  на
замок. Некоторые, однако, вспыхнув  в  воздухе,  тотчас  же  гасли,  как
летние зарницы.
   Кетлинг глянул опытным глазом.
   - Вон в том шанце, из которого сейчас стреляют, - сказал он, - фитили
у гранат чересчур серою пропитаны.
   - И другие шанцы задымились! - заметил Володыевский.
   В самом деле, подобно собакам в тихой  ночи  -  одна  залает,  другие
тотчас подхватывают, и вот уже вся деревня зашлась лаем, - одна пушка  в
турецком шанце  пробудила  соседние,  и  осажденный  город  оплел  венец
громов. На этот раз, впрочем, больше обстреливали город,  нежели  замок.
Зато с трех сторон донеслись звуки подкопа. Судя по всему -  хотя  из-за
мощного фундамента труды копателей  почти  сводились  на  нет,  -  турки
решили во что бы то ни стало взорвать скалистое гнездо.
   По приказу Кетлинга  и  Володыевского  осажденные  сызнова  принялись
метать ручные гранаты в том направлении,  откуда  слышался  стук  кирок.
Однако в ночи невозможно было определить, наносит ли такого рода  способ
защиты какой-либо урон осаждающим. При этом все обратили  взоры  свои  и
внимание на город, куда устремились многочисленные стаи пламенных  птиц.
Одни снаряды разрывались в воздухе, другие, описав в небе огненную дугу,
падали на кровли  домов.  Вдруг  кровавое  зарево  в  нескольких  местах
разорвало  темноту.  Горел  костел  святой  Екатерины,  церковь  святого
Георгия в русском квартале, а скоро запылал и армянский собор;  подожгли
его еще днем,  а  теперь,  от  гранат,  огонь  разгорелся  вовсю.  Пожар
усиливался с каждой минутой  и  освещал  все  окрест.  Крики  из  города
доходили до старого замка. Весь город, казалось, был охвачен пламенем.
   - Плохо, - сказал Кетлинг, - горожане духом падут.
   - Пусть бы хоть все сгорело, - ответил маленький рыцарь, - только  бы
скала не сокрушилась, на которой можно держать оборону.
   А крики становились все громче. На армянском рынке от собора занялись
склады  ценных  товаров.  Горели  богатства  неисчислимые  -  утварь   и
украшения из золота и серебра, ковры, кожи, дорогие ткани.  Чуть  погодя
языки пламени переметнулись на дома.
   Володыевский встревожился не на шутку.
   - Кетлинг, - сказал он, - следи за метаньем  гранат  и  мешай,  сколь
возможно, подкопу,  а  я  поскачу  в  город,  очень  у  меня  за  сестер
доминиканок сердце болит. Слава богу замок в  покое  оставили,  можно  и
отлучиться...
   В замке и в самом деле в тот момент особой работы не было;  маленький
рыцарь вскочил на  коня  и  ускакал.  Воротился  он  часа  через  два  в
сопровождении  пана  Мушальского,  который  оправился  уже  после  раны,
полученной от Хамди, и теперь прибыл в замок в надежде, что сумеет луком
своим нанести басурманам серьезные  потери  во  время  приступов  и  тем
прославиться.