- Приветствую вас, - сказал Кетлинг, - а я  уж  тревожился.  Ну,  что
доминиканки?
   - Все хорошо, - ответил  маленький  рыцарь.  -  Ни  одна  граната  не
разорвалась там, место затишное, безопасное.
   - Слава богу! А Кшися что, не тревожится ли?
   - Спокойна, будто у себя дома. Они с Баськой в одной келье, и Заглоба
с ними. Там и Нововейский, к нему сознание вернулось. Просился со мною в
замок, да где там - на ногах едва держится. Поезжай-ка теперь ты туда, а
я тебя здесь заменю.
   Кетлинг обнял Володыевского, уж очень рвалось его сердце к  Кшисе,  и
немедля велел подать  себе  коня.  А  тем  временем  стал  расспрашивать
маленького рыцаря, что еще в городе слыхать?
   - Горожане мужественно борются с огнем, - ответил тот. -  Но  богатые
армянские купцы, завидев, что склады их загорелись, послали депутацию  к
князю епископу с настоятельной просьбой сдать город. Узнавши о  том,  я,
хотя и зарекался на советы ихние ходить, все же туда отправился.  А  там
одного молодца пощечиной наградил - он более других настаивал на  сдаче,
- и князь епископ остался мною доволен.  Плохо,  брат!  Люди  там  труса
празднуют и все меньше ценят готовность нашу к обороне. Ругают  нас,  не
хвалят, напрасно, мол,  город  риску  подвергаем.  Слышал  я  еще  -  на
Маковецкого напали за то, что он переговорам воспротивился. Сам  епископ
так ему сказал: "Ни от веры, ни от короля мы не отрекаемся,  но  к  чему
привести может дальнейшее сопротивление? Погляди, -  говорит,  -  видишь
храмы,  отданные  на  поругание,  видишь  девушек  обесчещенных,   деток
невинных, в неволю влекомых? А с перемирием, - говорит, - мы еще  сможем
их вызволить, а для себя обусловить беспрепятственный выход отсюда". Так
говорил ксендз епископ, а пан  генерал  согласно  кивал  головою  и  все
твердил: "Головой ручаюсь, что правда это!"
   - Будь на все божья воля! - ответил Кетлинг.
   Володыевский руки заломил.
   - И кабы правдой то было! - вскричал  он.  -  Но  бог  свидетель,  мы
способны еще защищаться!
   Привели коня. Кетлинг поспешно вскочил в седло.
   - Осторожней будь на мосту, - напутствовал его  Володыевский.  -  Там
гранаты густо падают!
   - Через час буду обратно, - сказал Кетлинг.
   И ускакал.
   Володыевский вместе с Мушальским стали обходить стены.
   Ручные гранаты бросали в трех направлениях - туда, откуда  доносились
звуки кирки. На левом фланге руководил этим Люсьня.
   - Как дела? - спросил Володыевский.
   - Плохо, пан комендант! - ответил вахмистр.  -  Мерзавцы  эти  уже  в
самой скале торчат, разве что при  входе  кого  из  них  наша  скорлупка
заденет ненароком. Смысла нету...
   В других местах дело обстояло и того хуже, да еще  небо  нахмурилось,
полил дождь, а от него отсыревали фитили в  гранатах.  Тьма  тоже  очень
мешала.
   Володыевский отвел Мушальского в сторонку и сказал вдруг:
   - Послушай-ка! А не попытаться ли нам кротов этих в норах придушить?
   - Мнится мне, это смерть верная, их ведь полки янычар стерегут!  Хотя
что ж! Попытка не пытка!
   - Янычары караулят их, это верно, однако мрак  нынче  кромешный,  они
панике поддадутся. Раскинь,  сударь,  умом,  в  городе  отчего  о  сдаче
помышляют? "Мины под вами, - говорят, - не выстоите". Вот мы бы им рот и
заткнули, кабы нынешней же ночью послали бы весть: "Нету  уж  мин!"  Для
такого-то дела иль не стоит головою рискнуть?
   Мушальский подумал с минуту и воскликнул:
   - Стоит, ей-богу, стоит!
   - В одном месте только начали копать, - сказал Володыевский,  -  этих
не тронем, но вон с той  и  с  той  стороны  они  глубоко  уже  врылись.
Возьмешь, сударь, пятьдесят драгун и  я  столько  же,  и  попытаемся  их
придушить. Ну что, есть ли охота?
   - Есть! Как не быть! Заткну-ка я за пояс гвоздичков  покрепче,  пушки
загвоздить, на случай ежели бы на пути попались.
   - Вряд ли попадутся, хотя несколько орудий тут близко,  так  что  чем
черт не шутит. Кетлинга только давай обождем, он лучше всех знать будет,
как нам помочь в случае беды.
   Кетлинг воротился, как обещал, ни минутой позже, а полчаса спустя два
отряда драгун, по пятьдесят душ каждый, приблизились к пролому, бесшумно
скользнули в него и растворились во тьме.  Кетлинг  велел  еще  какое-то
время вести гранатный обстрел, но  вскоре  отменил  его  и  стал  ждать.
Сердце у него тревожно колотилось, он  прекрасно  понимал  всю  дерзость
подобного предприятия. Прошло четверть  часа,  полчаса,  час;  казалось,
пора уж было им дойти и начать действовать, меж тем,  приложивши  ухо  к
земле, он отчетливо слышал спокойный стук кирок.
   Вдруг у подножья замка, с левой  его  стороны,  раздался  пистолетный
выстрел; в сыром воздухе, заглушенный стрельбою из шанцев, он  прозвучал
не очень громко и, быть может, не был бы  услышан  гарнизоном,  кабы  не
страшная суматоха,  какая  поднялась  вслед  затем.  "Дошли!  -  подумал
Кетлинг. - Да вернутся ли?"  Доносились  крики  людей,  барабанный  бой,
посвист рожков и, наконец, ружейная пальба - торопливая и беспорядочная.
Стреляли со всех сторон и кучно; очевидно, множество  отрядов  поспешило
на выручку  копателям,  но,  как  и  предвидел  Володыевский,  паника  и
замешательство охватили янычар; из опасения угодить в своих  они  громко
перекликались, палили  вслепую,  а  то  и  вверх.  Шум  и  стрельба  все
усиливались. Как кровожадные куницы глухой ночью  врываются  в  уснувший
курятник  и  тишину  вдруг  нарушает  невообразимый  переполох,  шум   и
кудахтанье, так и здесь, близ  замка,  внезапно  начался  переполох.  Из
шанцев, озаряя тьму, метнулись на стены гранаты. Кетлинг, наведя десятки
орудий  в  сторону  сторожевого  охранения  турков,  ответил   картечью.
Запылали турецкие апроши,  запылали  стены.  В  городе  забили  тревогу,
вообразив, будто турки вломились в крепость. В турецких  шанцах  решили,
напротив, что это мощная вылазка осажденных, что атакуют  сразу  все  их
работы, и потому  провозгласили  всеобщую  тревогу.  Беспросветная  ночь
благоприятствовала  дерзкому  замыслу   Володыевского   и   Мушальского.
Орудийные и гранатные выстрелы только на  миг  разрывали  тьму,  которая
затем  еще  более  сгущалась.  Внезапно  разверзлись  хляби  небесные  и
обрушился ливень. Гром заглушал пальбу и, перекатываясь, громыхая, гудя,
будил грозное эхо в скалах. Кетлинг спрыгнул с гребня вала, подбежал  во
главе нескольких десятков людей к пролому и там стал ждать.