страшный, будто загорелись все громы-молнии, хранившиеся  под  спудом  в
небесных кладовых, и вместе с громадой туч рухнули на землю.
   Началось артиллерийское сражение. Город и замки отвечали с не меньшей
мощью. Вскоре дым  затмил  солнце,  весь  божий  свет,  не  стало  видно
турецких фортификаций, не стало видно Каменца, все заслонила  гигантская
серая туча, чиненная громом и грохотом.
   Но турецкие орудия  дальнобойностью  превосходили  городские.  Вскоре
смерть принялась косить горожан. Разбито было  несколько  картаунов.  Из
орудийной прислуги гибли по двое, по трое  за  раз.  Отцу  францисканцу,
который  ходил  по  шанцам,   благословляя   орудия,   обломком   лафета
разворотило лицо; рядом с ним упало двое евреев,  отчаянных  смельчаков,
помогавших при наводке.
   Но более всего били пушки по городскому шанцу. Казимеж Гумецкий сидел
там подобно саламандре, весь в огне и в дыму;  добрая  половина  из  его
сотни полегла, те, что остались, почти сплошь были ранены. Он сам онемел
и оглох, но при поддержке  ляшского  войта  заставил  вражескую  батарею
замолчать, до тех пор,  по  крайней  мере,  покамест  на  место  прежних
разбитых пушек турки не выкатили новые.
   Прошел день, второй, третий, а страшный colloguium пушек  не  умолкал
ни на минуту. У турков пушкари менялись четыре раза за сутки,  в  городе
же выстаивать приходилось одним и тем же - без сна, почти что  без  еды,
задыхавшимся от удушливого дыма, а то  и  раненным  осколками  камней  и
обломками лафетов. Солдаты держались, но у горожан дух стал  ослабевать.
Пришлось даже загонять их палками к  орудиям,  впрочем,  многие  из  них
тотчас падали замертво. К счастью вечером и в ночь  на  третий  день,  с
четверга на пятницу, сила удара перекинулась на замки.
   Оба замка,  в  особенности  старый,  закидали  гранатами  из  больших
мортир, впрочем, "особого вреда от них не было, поелику граната во  тьме
различима и от нее с легкостью можно увернуться". Только под утро, когда
от смертельной усталости люди засыпали на ходу и валились с ног, погибло
их все же довольно много.
   Маленький рыцарь, Кетлинг, Мыслишевский и  Квасиброцкий  отвечали  из
замков на огонь турков. Генерал подольский время от времени заглядывал к
ним, он  ходил  под  градом  пуль  весьма  озабоченный,  но  пренебрегал
опасностью.
   К вечеру, когда огонь усилился еще пуще, генерал подольский подошел к
Володыевскому.
   - Мы здесь долго не продержимся, полковник, - сказал он.
   - Продержимся,  покуда  турки  стрельбою  довольствуются,  -  ответил
маленький рыцарь, - но они нас минами отсюда выкурят, камень уже долбят.
   - В самом деле долбят? - с тревогой спросил генерал.
   - От семидесяти пушек грохот стоит неумолчный, но  случаются  все  же
минуты  тишины.  Как  придет   такая   минута,   вы,   ваша   светлость,
прислушайтесь и услышите.
   Минуты этой пришлось ждать недолго, к тому же помог  случай.  Лопнула
одна осадная турецкая  пушка.  Это  вызвало  замешательство,  из  других
шанцев посылали узнать, что произошло, и стрельба на время прекратилась.
   В этот момент Потоцкий с Володыевским подошли к самому краю  бастиона
и стали прислушиваться. Спустя какое-то  время  уши  их  уловили  весьма
явственное звяканье кирок, дробящих скалу.
   - Долбят, - сказал Потоцкий.
   - Долбят, - подтвердил маленький рыцарь.
   Оба замолкли. Великую тревогу выразило лицо генерала; подняв руки, он
крепко сжал виски ладонями.
   - Дело обычное при любой осаде, - сказал на  это  Володыевский.  -  У
Збаража под нами денно и нощно рыли.
   Генерал поднял голову.
   - И как поступал при этом Вишневецкий?
   - Мы сужали кольцо валов.
   - А нам что делать надлежит?
   - Нам надлежит орудия и все, что можно, с собою захватить и в  старый
замок перенестись, поскольку он стоит на скалах,  минам  недоступных.  Я
так и рассчитывал: новый замок послужит нам для того  лишь,  чтобы  дать
неприятелю первый отпор, после мы сами взорвем его с фасада, а настоящая
оборона только в старом начнется.
   Наступила минута молчания, и опять генерал озабоченно склонил голову.
   - А коли нам придется из  старого  замка  отступать?  Куда  отступать
станем? - спросил он подавленно.
   Маленький рыцарь выпрямился, шевельнул усиками  и  указал  пальцем  в
землю.
   - Я только туда, - молвил он.
   В тот же миг сызнова взревели пушки и целые стаи гранат  полетели  на
замок, но  уже  стемнело,  и  их  отчетливо  было  видно.  Володыевский,
простившись с генералом, пошел вдоль стен и, переходя от одной батареи к
другой, всех взбадривал, давал советы. Наконец ему встретился Кетлинг.
   - Ну что?
   Тот мягко улыбнулся и сказал, пожимая руку маленькому рыцарю:
   - Видно от гранат, как днем. Огня нам не жалеют!
   - Важная пушка у них лопнула. Ты взорвал?
   - Я.
   - Спать, однако, хочется.
   - И мне, да не время.
   -  Женушки  небось,  беспокоятся,  -  сказал  Володыевский,   -   как
подумаешь, сон бежит.
   - Молятся за нас, - молвил Кетлинг, подняв глаза к летящим гранатам.
   - Дай бог здоровья моей и твоей!
   - Между шляхтянками, - начал Кетлинг, - нету...
   Но не закончил - в эту как раз минуту маленький рыцарь,  обернувшись,
закричал вдруг что есть мочи:
   - О боже! Батюшки светы! Что я вижу!
   И бросился вперед. Кетлинг глянул удивленный: в  нескольких  десятках
шагов от них, на подворье замка, он увидел Басю в сопровождении  Заглобы
и жмудина Пентки.
   - К стене! К стене! - кричал маленький рыцарь, спеша оттащить их  под
прикрытие крепостных зубцов. - Бога ради!..
   - Ох! Да разве же с нею справишься! -  прерывающимся  голосом,  сопя,
проговорил Заглоба. - Прошу, молю, и себя  ведь,  и  меня  погубишь!  На
коленях ползаю, куда там! Что было делать? Одну ее пустить?  Уф!  Ничего
не слушает! Ничего! "Пойду да пойду!" Получай вот!
   На лице у Баси был испуг,  брови  дергались  -  сейчас  заплачет.  Не