- Прирожденные способности и опытность, ничего более! Сколько уж войн
пережито!
   Высвободившись из объятий Ланцкоронского,  он  взглянул  на  берег  и
крикнул:
   - Смотри-ка, сударь, не такую увидишь диковинку!..
   Подкоморий, оборотившись, увидел  на  берегу  офицера,  натягивающего
лук.
   Был то Мушальский.
   Прославленный лучник до сей поры сражался с неприятелем  врукопашную,
вместе со всеми, теперь же, когда янычары отдалились уже настолько,  что
пули из их ружей и драгунских мушкетов не достигали цели,  он  встал  на
берегу, там, где повыше, вытащил лук, сперва тронул  тетиву  пальцем,  а
затем, когда она зазвенела ему в ответ, вложил в лук оперенную стрелу  и
прицелился.
   В тот самый миг на него и глянули Володыевский с Ланцкоронским.
   Прекрасная то была картина! Лучник сидел на коне, вытянув левую  руку
вперед, и в ней, как в клещах, держал  лук,  правой  же  рукою  с  силой
оттянул стрелу к середине груди, так что жилы вздулись у него на лбу,  и
спокойно целился.
   Вдали, под облаком дыма, виднелось более десятка паромов, плывших  по
реке, из-за таяния снегов в горах очень полноводной и  настолько  в  тот
день  прозрачной,  что  в  ней  отражались  паромы  с  сидящими  на  них
янычарами.  Мушкеты  на  берегу  умолкли,  все  взоры   устремились   на
Мушальского либо в ту сторону, куда направлена была смертоносная стрела.
   Но вот громко запела тетива и пернатый  посланец  смерти  вылетел  из
лука. Ни один глаз не мог уследить за  его  полетом,  но  все  явственно
увидели, как стоявший у весла толстый  янычар  вдруг  раскинул  руки  и,
покрутившись на месте, плюхнулся в воду. Разверзлась  под  тяжестью  его
прозрачная речная глубь, а Мушальский сказал:
   - За тебя, Дыдюк!..
   И потянулся за второй стрелой.
   - В честь пана гетмана! - объявил он товарищам.
   Те затаили дух, в тот же миг в воздухе снова  просвистела  стрела,  и
второй янычар повалился на дно парома.
   На всех паромах живей задвигались весла,  с  силой  разбивая  светлую
волну, а несравненный лучник с улыбкою оборотился к маленькому рыцарю:
   - В честь достойной супруги вашей!
   И в третий раз натянул он лук, в третий раз выпустил горькую  стрелу,
и в  третий  раз  погрузилась  она  до  половины  в  человеческое  тело.
Торжествующий вопль раздался с берега, вопль  ярости  с  паромов,  после
чего Мушальский повернул коня,  за  ним  последовали  другие  победители
нынешнего дня, и все направились в город.
   Возвращаясь,  они,  довольные,  поглядывали  на  сегодняшнюю   жатву.
Ордынцев погибло немного - они не сумели  даже  сплотиться  для  боя  и,
всполошенные, тотчас переправились через реку; зато  несколько  десятков
янычар лежали,  как  снопы,  хорошенько  связанные  перевяслом.  Кое-кто
шевелился еще, но все уже были обобраны челядинцами подкомория.
   - Смелая пехота, - сказал, взглянув на них, Володыевский, - на  врага
идет, точно вепрь-одинец, но все  же  и  половины  того  не  умеет,  что
шведские пехотинцы.
   - Однако же  залп  они  дали,  будто  орех  кто  разгрыз,  -  заметил
подкоморий.
   - Это само по себе получилось, а  вовсе  не  по  причине  их  уменья,
обыкновенно они особой  муштры  не  проходят,  но  все  же  это  гвардия
султанская, они хоть как-то обучаются, а есть еще янычары  нерегулярные,
те много хуже.
   - Дали мы им pro memoria. Бог к нам милостив, раз мы с  победы  столь
значительной эту войну начинаем!
   Однако искушенный Володыевский был иного мнения.
   - И вовсе не значительная то победа, - возразил он. -  Разумеется,  и
это хорошо для поднятия духа тех, кто пороха не нюхал, да и в горожанах;
иных, однако, последствий я не предвижу.
   - Думаешь, у басурман после того фанаберии не убудет?
   - Нет, не убудет.
   Так, беседуя, они достигли города,  где  горожане  передали  им  двух
взятых живьем янычар, которые пытались укрыться в подсолнухах  от  сабли
Володыевского.
   Один  был  легко  ранен,  другой  целехонек  и   спесив   необычайно.
Остановившись в замке,  маленький  рыцарь  велел  Маковецкому  допросить
янычара, поскольку сам он, хотя и понимал по-турецки, говорить не  умел.
Маковецкий  стал  выспрашивать  турка,  прибыл  ли  султан   собственной
персоной в Хотин и как скоро замышляет он подойти к Каменцу.
   Турок отвечал четко, но дерзко.
   - Падишах собственной персоной уже прибыл, - сказал он.  -  В  таборе
говорили, что завтра Халил и Мурад положили переправиться на этот берег,
взявши  с  собой  инженеров,   которые   тотчас   начнут   рыть   шанцы.
Завтра-послезавтра пробьет час вашей гибели.
   Тут пленник упер руки в бока и,  уверенный  во  всесилии  султанского
имени, продолжал:
   - Безумные ляхи! Да как осмелились вы под боком у повелителя нападать
на людей его и терзать их? Иль полагаете, суровая кара  вас  минет?  Иль
жалкий этот замок сумеет вас защитить? Кто же вы будете через  несколько
дней, как не пленники? Кто же  вы  нынче,  как  не  псы,  кидающиеся  на
хозяина?
   Маковецкий усердно все записывал, а Володыевский для острастки  после
слов этих влепил пленнику пощечину. Турок остолбенел и  тотчас  проникся
уважением к маленькому рыцарю да и вообще  стал  выражаться  пристойнее.
После допроса, когда пленника вывели из зала, Володыевский сказал:
   Пленников и показания их надо немедля отправить в  Варшаву,  там  при
дворе короля все еще в войну не верят.
   - А с кем  это  Халил  и  Мурад  переправиться  намерены?  -  спросил
Ланцкоронский.
   - С инженерами. Они брустверы и насыпи под пушки будут  возводить,  -
ответил Маковецкий.
   - А как  вы,  судари,  полагаете,  правду  тот  пленник  говорил  или
попросту лгал?
   - Коли вам желательно, - ответил Володыевский, -  можно  будет  пятки
ему поджарить. Есть у меня  вахмистр  один,  он  Азью,  сына  Тугай-бея,
потрошил и в такого рода делах exquisitiscimus,  но  я  полагаю,  янычар
истинную правду сказал; переправа вот-вот начнется, и  воспрепятствовать