Жевуский, - заскрежетали зубами и зазвенели саблями. "Вот  оно  что!"  -
послышались голоса. "Не для  переговоров  мы  пришли  сюда!"  "Медиатора
духовное облачение защищает!" Квасиброцкий крикнул даже: "В  притвор,  а
не в совет!"  Поднялась  шумиха.  Тогда  епископ  встал  и  торжественно
молвил:
   - Я первый готов голову сложить за костелы и за свою паству, а  ежели
о переговорах поминаю и выиграть время желал бы, то, бог мне  судья,  не
для того вовсе, чтобы крепость сдать, а единственно чтобы  дать  гетману
время стянуть подкрепления. Страшно для нехристей имя Собеского, и, даже
если сил у него довольно  не  будет,  сама  молва,  что  он  сюда  идет,
заставит басурман отступиться от Каменца.
   После страстной его речи все умолкли, а кое-кто утешился даже,  видя,
что князь епископ не помышляет о сдаче города.
   А Володыевский сказал:
   - Прежде чем неприятель обложит Каменец, ему Жванец  придется  брать;
не оставит же он укрепленный замок у  себя  за  спиною.  Так  вот  я,  с
позволения пана подкомория подольского,  берусь  в  Жванце  окопаться  и
продержусь там ровно столько времени, сколько князь епископ переговорами
выиграть намерен. Верных людей с собой возьму  и,  пока  жив,  не  отдам
Жванца!
   Но тут все закричали:
   - Не бывать тому! Ты здесь нужен! Без тебя  горожане  духом  падут  и
солдаты охоту драться потеряют. Ни в коем разе! У кого тут больше опыта?
Кто Збараж прошел, а коли до вылазки дойдет дело, кто людей поведет?  Ты
в Жванце голову сложишь, а мы без тебя тут погибнем!
   - Мною командование распоряжается, - ответил Володыевский.
   - В Жванец послать бы смельчака из молодых, чтобы мне помощником был,
- сказал подкоморий подольский.
   - Пускай Нововейский едет! - откликнулись несколько голосов.
   - Нововейский идти не  может,  у  него  голова  в  огне,  -  возразил
Володыевский, - он бесчувственный в постели лежит!
   - Давайте же посоветуемся: кому где  встать  должно  и  какие  ворота
защищать, - предложил князь епископ.
   Все взоры обратились к генералу подольскому, а он так сказал:
   - Перед тем как приказ  огласить,  я  рад  был  бы  выслушать  мнение
бывалых воинов, а  коль  скоро  опытом  военным  здесь  более  всех  пан
Володыевский искушен, ему первому и слово.
   Володыевский посоветовал  прежде  всего  хорошенько  укрепить  замки,
расположенные близ города, полагая, что именно на эти  замки  неприятель
ударит с наибольшей силой. Его  поддержали.  Тысячу  шестьдесят  человек
пехоты  разделили  таким   образом:   правую   сторону   замка   защищал
Мыслишевский, левую - Гумецкий, известный своими победами под  Цудновом.
Со стороны Хотина,  в  самом  что  ни  есть  опасном  месте,  встал  сам
Володыевский,  пониже  его  -  отряд  сердюков;  сторону,  обращенную  к
Зинковцам, прикрывал майор  Квасиброцкий,  юг  -  Вонсович,  со  стороны
площади стоял капитан Букар  с  людьми  Красинского.  Все  это  были  не
волонтеры какие-нибудь, а воины по ремеслу, лучшие из  лучших,  и  такие
стойкие в бою, что иных солнечный  зной  больше  допекал,  нежели  их  -
оружейный огонь. К тому же служа в войске Речи Посполитой,  как  правило
немногочисленном, они с молодых лет привыкли давать  отпор  десятикратно
сильнейшему неприятелю и почитали это в порядке вещей. Общий надзор  над
артиллерией в замке осуществлял красавец Кетлинг, который не  знал  себе
равных в наводке  орудий.  Командовать  в  замке  поручалось  маленькому
рыцарю, ему генерал подольский позволил по  своему  разумению  совершать
вылазки, коль скоро представится к тому необходимость и случай.
   Воины же, узнав кто где будет стоять, возрадовались в  сердце  своем;
громкими кликами и звоном рапир выказали они свою готовность. Слыша это,
генерал подольский так про себя подумал:  "Не  верил  я,  что  мы  осаду
выдержим, и без веры сюда прибыл,  лишь  совести  своей  послушный;  как
знать, однако, не сумеем ли мы с такими-то солдатами неприятеля  отбить!
Слава  мне  достанется,  вторым  Иеремией  меня  провозгласят,   уж   не
счастливая ли звезда привела меня сюда?"
   И как прежде сомневался он, что возможно город защитить,  так  теперь
засомневался, что враг сможет взять его, и, сильно  тем  воодушевившись,
рьяно стал советоваться, как расставить людей в самом городе.
   Решено было, что в самом городе у Русских ворот встанет Маковецкий  с
небольшой  группой  шляхты,  польских  горожан,  в  бою   более   других
выносливых, а также с  несколькими  десятками  армян  и  евреев.  Ворота
Луцкие отдавали  Городецкому,  наводкой  орудий  у  него  ведали  Жук  и
Матчинский.   Площадь   перед   ратушей   охранять   надлежало    Лукашу
Дзевановскому, а  Хотимирский  за  Русскими  воротами  принял  под  свою
команду шумных цыган. От моста  до  самого  дома  пана  Синицкого  ведал
караулом Казимеж Гумецкий, брат отважного Войцеха. Далее  располагались:
пан Станишевский, у Ляшских ворот - Мартин Богуш; у  Спижовой  башни,  у
самой бялоблоцкой пробоины, полагалось встать Ежи Скажинскому  вместе  с
Яцковским. Дубравский же с Петрашевским охраняли башню Жезника.  Большой
городской шанец отдали Томашевичу, войту польской юрисдикции, меньший  -
Яцковскому: еще был отдан приказ насыпать третий шанец, с которого потом
уж еврей один, отличный пушкарь, сильно досаждал туркам.
   Распорядившись  таким  образом,  весь  совет  отправился  на  ужин  к
генералу  подольскому,  который  на  застолье  том  пану   Володыевскому
всяческие почести оказывал: и на  главное  место  его  усадил,  и  вином
потчевал, и кушаньями, и речью, предсказав  в  ней,  что  потомки  после
осады  к  прозвищу  "маленький  рыцарь"  прибавят  еще   титул   "Гектор
каменский". Володыевский же заявил, что служить он намерен не за  страх,
а за совесть, хотел бы присягой связать себя в  храме  божием  и  просит
князя епископа завтра же ему это дозволить. Князь епископ, смекнув,  что
от клятвы этой проистечь может польза общая, охотно согласился.
   На другой день в соборе состоялось большое богослужение.  В  волнении
духа сосредоточенно внимали ему рыцари, шляхта,  воины  и  простолюдины.
Володыевский с Кетлингом распростерлись ниц  у  алтаря;  Кшися  и  Бася,
преклонив колени, плакали тут же за скамьями, понимая, что  после  такой
присяги жизнь их мужей в еще большей опасности.  После  окончания  мессы
князь епископ, как водится, вынес прихожанам дароносицу;  тут  маленький
рыцарь  встал  и,  преклонив  колени  на   ступеньках   алтаря,   молвил
взволнованно, хотя и спокойным голосом:
   -  За  величайшие  милости  и   особое   покровительство,   коими   я
облагодетельствован господом богом всевышним и сыном  его  возлюбленным,
даю обет и присягаю: как он и сын его помогли мне, так и я до последнего
вздоха крест святой  защищать  намерен.  А  понеже  командование  старым