этот ураган пролетел, и установилось некоторое затишье.
   И снова мысли, словно быстрые  стрелы  татарские,  замелькали  в  его
мозгу.
   "Что это? Что случилось? Иисусе Христе! В плен меня взяли, что ли?"
   И на лбу его выступил холодный пот. Похоже,  ему  обмотали  голову  в
точности так же, как сам он в свое время сделал это Богуну.  А  тяжесть,
ощущаемая на плече, - рука гайдамака. Но почему его никто не уводит  или
не приканчивает? Почему он стоит на месте?
   - Пусти, хамское отродье! - крикнул пан Заглоба сдавленным голосом.
   Молчанье.
   - Пусти, хам! Я дарю тебе жизнь!
   Никакого ответа.
   Пан Заглоба снова ударил  пятками  в  конские  бока.  Безрезультатно!
Упнувшаяся животина раскорячилась еще больше и осталась стоять.
   Тогда крайнее бешенство охватило несчастного пленника и достав нож из
висевших на поясе ножен, он нанес страшный удар в тыл за собою.
   Нож, однако, пропорол только воздух.
   Тут Заглоба схватился обеими руками за обмотавший ему голову  плат  и
решительно сорвал его.
   Что такое?
   Гайдамаков не видать. Вокруг ни души. Лишь  вдали  в  дыму  виднеются
летящие красные драгуны Володыёвского, а в нескольких  верстах  за  ними
поблескивают доспехи гусар, сгоняющих с поля к воде недобитых.
   Зато у ног пана Заглобы лежит полковое запорожское знамя. Как  видно,
удиравший казак отшвырнул его, и случилось так, что древком оно легло на
плечо пану Заглобе, а полотнищем накрыло ему голову.
   Увидев все это и поняв что к чему, сей муж сразу же опомнился.
   - Ага! - сказал он. - Я захватил  знамя.  А  что?  Может,  я  его  не
захватил? Ежели справедливость в этой битве не прикончат, тогда  награду
я получу всенепременно.  О  хамы!  Счастье  ваше,  что  подо  мною  конь
упнулся. Ошибался я, думая, что на хитрость  следует  полагаться  более,
чем на храбрость. Сгожусь в войске и я кой для чего - сухари есть каждый
может. О господи! Снова сюда какая-то свора мчится. Не сюда, сучьи дети,
не сюда! Чтоб этого коня волки съели!.. Бей!.. Убивай!..
   И  в  самом  деле,  новый  отряд  казаков,  завывая   нечеловеческими
голосами, мчался к пану Заглобе, а по  пятам  за  ними  неслись  латники
Поляновского. И весьма вероятно, что пан Заглоба  нашел  бы  смерть  под
копытами,  когда  бы   гусары   Скшетуского,   перетопивши   тех,   кого
преследовали, не возвращались теперь, намереваясь взять в клещи  отряды,
мчавшиеся к Заглобе. Завидев это, запорожцы попрыгали в воду затем лишь,
чтобы, избежав мечей, найти смерть в трясинах и глубоких омутах.  Те  из
них, кто, упав на колени, молил о пощаде, погибали под  ударами.  Погром
сделался страшный и  повсеместный,  но  ужасней  всего  было  на  дамбе.
Отряды, перешедшие запруду,  были  уничтожены  в  полукружье,  созданном
княжескими  войсками.  Те  же,  кто  дамбу  не  перешел,  погибали   под
непрерывным огнем пушек Вурцеля и залпов немецкой пехоты. Они  не  могли
двинуться ни вперед, ни назад,  так  как  Кривонос  подгонял  все  новые
полки,   которые,   напирая,   расталкивая   впереди   идущих,   заперли
единственный путь к отступлению. Могло показаться, что Кривонос поставил
себе целью уничтожить собственных людей, а те скучивались,  давили  друг
на друга, дрались между собой, падали, прыгали по обе стороны в воду - и
тонули. У одного конца плотины чернели множества отступавших, у  другого
- полчища наступавших, посреди же - горы и  валы  трупов,  стоны,  вопли
воистину нечеловеческие, безумие страха, растерянность, хаос. Весь  пруд
наполнился человеческими и лошадиными трупами. Вода вышла из берегов.
   Иногда канонада замолкала. Дамба тогда,  как  из  пушки,  выбрасывала
толпы запорожцев и черни, которые рассеивались по полукружию и  шли  под
меч ожидавшей их конницы, а Вурцель затевал пальбу снова, ливнем  железа
и свинца перекрывая дамбу и останавливая подход подкреплений.
   В кровавых этих борениях проходили часы.
   Кривонос,  озверевший,  взмыленный,  не  сдавался  и  швырял   тысячи
молодцев смерти в пасть.
   На другом берегу Иеремия, закованный в  серебряные  латы,  верхом  на
коне стоял на высоком кургане, звавшемся в те времена Кружей Могилой,  и
озирал поле боя.
   Лицо его было спокойно, взгляд же охватывал всю дамбу,  пруд,  берега
Случи и достигал даже туда, где, повитый голубоватой  дымкой  отдаленья,
расположился огромный Кривоносов табор. Очи князя не отрывались от этого
скопища телег. Наконец  он  обратился  к  тучному  киевскому  воеводе  и
сказал:
   - Сегодня нам обоза не взять.
   - Как? Ваша княжеская милость собираешься?..
   - Время быстро летит. Поздно очень! Гляди, сударь, уже и вечер.
   И правда, с момента выезда поединщиков битва, не прекращавшаяся из-за
упорства Кривоноса, продолжалась  уже  так  долго,  что  у  солнца  было
довольно времени пройти каждодневную свою дугу и  склониться  к  западу.
Легкие высокие облака, обещавшие погоду и, как стада белорунных  овечек,
рассеянные по небу, начали алеть и стаями исчезать  из  полей  небесных.
Приток казачья к дамбе постепенно шел на убыль, а те полки, которые  уже
на нее вошли, отступали в сумятице и беспорядке.
   Сражение закончилось, и закончилось оно потому, что озверевшие  толпы
обступили в конце концов Кривоноса, взывая в ярости и отчаянии:
   - Предатель! Погубишь нас! Пес кровавый! Сами  тебя  свяжем  и  Яреме
выдадим, чем и жизнь купим. На погибель тебе, не нам!
   - Завтра отдам вам князя и все его войско или сам погибну, -  отвечал
Кривонос.
   Но  ожидаемое  это  "завтра"  имело  только  наступить,  а   уходящее
"сегодня" стало  днем  разгрома  и  поражения.  Несколько  тысяч  лучших
низовых молодцев, не говоря уже о черни, либо  полегли  на  поле  брани,
либо утонули  в  пруду  и  реке.  Тысячи  две  попали  в  плен.  Погибло
четырнадцать  полковников,  не  считая  сотников,  есаулов   и   прочего
казацкого чина. Второй после Кривоноса военачальник  живьем,  хоть  и  с
переломанными ребрами, попал в руки неприятеля.
   - Завтра всех вырежем! - повторял Кривонос. - Ни еды, ни  горелки  до
тех пор в рот не возьму.
   В это время в стане его противника к  ногам  грозного  князя  бросали
вражеские знамена. Каждый из захвативших  кидал  свой  трофей,  так  что
образовалась куча немалая, ибо всех  знамен  оказалось  сорок.  А  когда
наступил черед пана Заглобы, свою добычу он швырнул с  таковою  силой  и
шумом, что даже древко треснуло.  Завидя  это,  князь  остановил  его  и