мужчин; одежда на вас свежая и лавандой надушенная, однако же, хоть  оно
и превосходный запах, я на всякий случай в первой  битве  постараюсь  от
ваших  милостей  с  наветренной  стороны  держаться.  Ой!  Кто   чеснока
воинского не нюхал, не знает,  какая  оным  слеза  вышибается!  Нет,  не
принесет женка с  утра  пива  подогретого  или  полевки  винной.  Дудки!
Похудеют животы ваших милостей, высохнете вы, как творог на  солнце.  Уж
поверьте мне! Опыт!  Опыт  -  всему  основа!  Да,  бывали  мы  в  разных
переделках! Не одно знамечко захватили! Но вот  тут  должен  я  заметить
вашим милостям, что никакое другое мне так тяжело не досталось, как то -
под Староконстантиновом. Черти бы побрали запорожцев этих!  Семь  потов,
доложу я вам, милостивые государи, с меня сошло, прежде чем я за  древко
схватился. Спросите пана Скшетуского,  того  самого,  который  Бурдабута
прикончил; он все это собственными глазами видел и просто восхищался. Да
и теперь, скажем, крикните у казака над ухом: "Заглоба!" - увидите,  что
будет. Э! Что говорить-то с вашими милостями! Вы же только  muscas   на стенках мухобойкой били, а более никого.
   - Как же оно было? Как же? - спрашивала молодежь.
   - А вы, судари мои, хотите, видно, чтобы у меня  язык  от  разговоров
перегрелся, словно ось тележная?
   - Так смочить надобно! Вина сюда! - восклицала шляхта.
   -  Разве  что!  -  отвечал  пан  Заглоба,  и,  довольный,  что  нашел
благодарных  слушателей,  рассказывал  все  ab  ovo  , от путешествия в Галату и побега из  Разлогов  аж  до  захвата
знамени под Староконстантиновом. Они  же  слушали  с  разинутыми  ртами,
разве что ворча по временам, когда,  прославляя  собственную  удаль,  он
чересчур насмехался над  их  неопытностью,  но  всякий  день  все  равно
приглашали и поили на новой какой-нибудь квартире.
   Вот  как  в  Збараже  развлекались   весело   и   шумно,   а   старый
Зацвилиховский и прочие серьезные  люди  удивлялись,  отчего  князь  так
долго  снисходительствует  к  таковому  беспутству.  Он  же   безвыходно
находился у себя, видно намеренно попустительствуя  воинам,  дабы  перед
грядущими  сражениями  вкусили  всяческих  удовольствий.  Тем   временем
приехал Скшетуский и сразу словно в  водоворот  окунулся,  словно  бы  в
кипяток какой. Хотелось тоже и  ему  досугом  в  обществе  друзей  своих
воспользоваться, но куда больше хотелось  ему  в  Бар,  к  возлюбленной,
поехать и все былые горести, все опасения и  терзания  в  ее  сладостных
объятиях забыть. Посему, не мешкая, пошел он ко князю, чтобы  отчитаться
о походе к Заславу и получить разрешение на поездку.
   Князя нашел  он  изменившимся  до  неузнаваемости.  Скшетуский  прямо
ужаснулся виду его, сам себя в глубине души вопрошая: "Тот ли это вождь,
коего я под Махновкой и Староконстантиновом зрел?" -  потому  что  перед
ним стоял человек, согнувшийся под бременем забот, со впалыми глазницами
и запекшимися губами, словно  бы  тяжкою  какой-то  внутреннею  болезнью
снедаемый. Спрошенный о здоровье, князь  коротко  и  сухо  ответил,  что
здоров; рыцарь же более спрашивать не  посмел.  Поэтому,  отчитавшись  о
походе, он сразу же попросил разрешения оставить хоругвь на два  месяца,
чтобы обвенчаться и отвезти жену в Скшетушев.
   Услыхав это, князь словно бы ото сна пробудился. Присущая ему доброта
осветила угрюмое до сих пор лицо, и, прижавши Скшетуского  к  груди,  он
сказал:
   - Конец, значит, муке твоей. Поезжай, поезжай!  Да  благословит  тебя
бог! Сам бы я хотел быть на твоей свадьбе, ибо и у княжны, как у  дочери
Василя Курцевича, и у тебя, как у друга, в долгу, но в нынешние  времена
мне даже и думать нельзя о поездке. Когда ты отбыть собираешься?
   - Да хоть сегодня, ваша княжеская милость!
   - Тогда - лучше завтра. Одному ехать не  следует.  Я  пошлю  с  тобою
триста Вершулловых татар,  чтобы  довезти  ее  в  безопасности.  С  ними
быстрее всего доедешь, а понадобятся они тебе, потому что шайки вольницы
повсюду рыщут. Дам я тебе и письмо к  пану  Енджею  Потоцкому,  но  пока
напишу, пока придут татары, пока ты, наконец, отправишься,  вечер  утром
обернется.
   - Как ваша  княжеская  милость  прикажет.  Еще  смею  просить,  чтобы
Володыёвский и Подбипятка со мною поехали тоже.
   - Пожалуй. Приходи завтра под благословение  и  попрощаться.  Хочется
мне и твоей княжне какой-нибудь подарок послать. Благородная это  кровь.
Будьте же счастливы, ибо достойны друг друга.
   Рыцарь уже был ниц  и  обнимал  колени  возлюбленного  военачальника,
повторявшего:
   - Дай бог тебе счастья! Дай бог тебе счастья! Приходи же завтра!
   Однако рыцарь с коленей не вставал и не уходил, словно бы намереваясь
просить еще о чем-то. Наконец он воскликнул:
   - Ваша княжеская милость!..
   - Ну, что у тебя еще? - мягко спросил князь.
   - Ваша княжеская милость, прости мою дерзость, но...  сердце  у  меня
разрывается... И только от горести этой великой спросить я  осмеливаюсь:
что с вашей княжеской милостью? Заботы ли угнетают или хворость какая?
   Князь положил ему руку на голову.
   - Тебе этого знать незачем! -  сказал  он  с  теплотою  в  голосе.  -
Приходи же завтра!
   Пан Скшетуский встал и с тяжелым сердцем вышел.
   Вечером пришел на его квартиру  старый  Зацвилиховский,  а  с  ним  -
маленький пан Володыёвский, пан Лонгинус Подбипятка и пан  Заглоба.  Все
собрались за столом, и тотчас же появился Редзян, неся кубки и бочонок.
   - Во имя отца и сына! - закричал пан Заглоба. -  Что  я  вижу?  Отрок
вашей милости воскреснул!
   Редзян приблизился и колени ему обнял.
   - Не воскреснул я, но и не умер вашей милости благодаря.
   А пан Скшетуский добавил:
   - И к Богуну потом на службу переметнулся.
   - Значит, завелась у него в пекле протекция, - сказал пан Заглоба,  а
затем, обратившись к Редзяну, сказал: - Вряд ли ты на службе  той  много
удовольствия получил, на же тебе талер во утешение.
   - Покорнейше благодарю вашу милость, - молвил Редзян.
   - Он! - воскликнул пан Скшетуский. - Да это же плут  каких  поискать!
Он же у казаков добычу скупал, а что у него имеется, того бы мы вдвоем с
вашей милостью купить не смогли, даже  если  бы  ты,  сударь,  все  свои
поместья в Турцех продал.
   - Вон оно что! - сказал пан Заглоба. - Владей же себе моим талером  и
расти, милое деревце, ибо если не для господней муки,  то  хотя  бы  для
виселицы сгодишься. С виду он малый  порядочный.  -  Здесь  пан  Заглоба
ухватил Редзяново ухо и, легонько дергая за  него,  продолжал:  -  Люблю
плутов, а потому предсказываю что выйдет из тебя человек, если скотом не