страх лишили ее сил - ужасная слабость разлилась по телу, свет в  глазах
померк, сознание помутилось, и она упала без чувств на подушки.
   Атаман все стоял, белый от ярости, с пеною на губах; вдруг он заметил
эту неживую, бессильно запрокинутую голову, и из уст  его  вырвался  рык
почти нечеловеческий:
   - Вже по неї! Горпына! Горпына! Горпына!
   И Богун грянулся оземь.
   Исполинка опрометью влетела в горницу.
   - Що з тобою?
   - Спаси! Помоги! - кричал Богун. - Убил я ее,  душеньку  мою,  свiтло
моє!
   - Що ти, здурiв?
   - Убил, убил! - стонал атаман, ломая над головой руки.
   Но Горпына, подойдя к княжне, вмиг поняла, что не смерть это, а  лишь
глубокий обморок, и, вытолкав Богуна за дверь, начала приводить  девушку
в чувство.
   Минуту спустя княжна открыла глаза.
   - Ну, доню, ничего тебе  не  сталось,  -  приговаривала  колдунья.  -
Видать, напугалась его и свет в очах помрачился, но помраченье  пройдет,
а здоровье вернется. Ты ж у нас как орех девка, тебе еще жить  да  жить,
не ведая горя.
   - Ты кто такая? - слабым голосом спросила Елена.
   - Я? Слуга твоя - как атаман повелел.
   - Где я?
   - В Чертовом яре.  Пустыня  глухая  окрест,  никого,  кроме  его,  не
увидишь.
   - А ты тоже живешь здесь?
   - Это наш хутор. Донцы мы, мой брат полковничает  у  Богуна,  добрыми
молодцами верховодит, а мое место тут - теперь вот тебя караулить буду в
золоченом твоем покое. Замест хаты терем! Глазам смотреть больно...  Это
он для тебя постарался.
   Елена  глянула  на  пригожее  лицо  девки,  и   показалось   ей   оно
прямодушным.
   - А будешь ко мне добра?
   Белые зубы молодой ведьмы сверкнули в усмешке.
   - Буду. Отчего не быть! - сказала  она.  -  Но  и  ты  будь  добра  к
атаману. Эвон какой молодец, сокол ясный! Да он тебе...
   Тут ведьма, наклонившись к Елене, принялась ей что-то нашептывать  на
ухо, а под конец разразилась громким смехом.
   - Вон! - крикнула княжна.

Глава III

   Утром по прошествии двух дней Горпына с  Богуном  сидели  под  вербой
возле мельничного колеса и смотрели на вспененную воду.
   - Гляди за ней, стереги, глаз не спускай, чтоб из  яру  ни  ногой,  -
говорил Богун.
   - В яру возле речки горловина  узкая,  а  здесь  места  хватит.  Вели
горловину камнями засыпать, и будем мы как на дне горшка, а я для  себя,
коли понадобится, найду выход.
   - Чем же вы здесь кормитесь?
   - Черемис меж валунов кукурузу садит, виноград растит, птиц  в  силки
ловит. И привез ты немало, ни в чем твоя пташка нужды  знать  не  будет,
разве что птичьего молока захочет. Не бойся, не выйдет  она  из  яра,  и
никто о ней не прознает, лишь бы молодцы твои не проболтались.
   - Я им поклясться приказал. Ребята верные: хоть ремни из спины  крои,
слова не скажут. Но  ты  ж  сама  говорила,  к  тебе  люди  за  ворожбою
приходят.
   - Из Рашкова, часом, приходят, а иной раз кто  прослышит,  то  и  бог
весть откуда. Но дальше реки не идут, в яр никто не суется, страшно.  Ты
видел кости. Были такие, что попробовали, - ихние это косточки лежат.
   - Твоих рук дело?
   - А тебе не один черт?! Кому поворожить, тот на  краю  ждет,  а  я  к
колесу. Чего увижу в воде, с тем приду  и  рассказываю.  Сейчас  и  тебе
погляжу, да не знаю, покажется ли что, не всякий раз видно.
   - Лишь бы худого не углядела.
   - Выйдет худое, не поедешь. И без того лучше б не ехал.
   - Не могу. Хмельницкий в Бар письмо писал, чтобы я возвращался, да  и
Кривонос велел. Ляхи против нас идут с пребольшою силой, стало  быть,  и
нам надо держаться вместе.
   - А когда воротишься?
   - Не знаю. Великая  будет  битва,  какой  еще  не  бывало.  Либо  нам
карачун, либо ляхам. Побьют они нас, схоронюсь здесь, а мы их -  вернусь
за своей зозулей и повезу в Киев.
   - А коли погибнешь?
   - На то ты и ворожиха, чтобы мне наперед знать.
   - А коли погибнешь?
   - Раз мати родила!
   - Ба! А что мне тогда с девкою делать? Шею ей свернуть, что ли?
   - Только тронь - к волам прикажу привязать да на кол.
   Атаман угрюмо задумался.
   - Ежели я погибну, скажи ей, чтоб меня простила.
   - Эх, невдячна твоя полячка: за такую любовь и не любит. Я  б  на  ее
месте кобениться не стала, ха!
   Говоря так, Горпына дважды ткнула атамана кулаком в бок и  ощерила  в
усмешке зубы.
   - Поди к черту! - отмахнулся казак.
   - Ну, ну! Знаю, не про меня ты.
   Богун засмотрелся на клокочущую под колесом  воду,  будто  сам  хотел
прочитать свою судьбу в пене.
   - Горпына! - сказал он немного погодя.
   - Чего?
   - Станет она обо мне тужить, как я поеду?
   - Коль не хочешь по-казацки ее приневолить, может, оно и  лучше,  что
поедешь.
   - Не хочу, не можу, не смiю! Она руки на себя наложит, знаю.
   - Может, и впрямь лучше уехать. Она, пока ты  здесь,  знать  тебя  не
желает, а посидит месяц-другой со мной да с Черемисом  -  куда  как  мил
станешь.
   - Будь она здорова, я бы знал, что делать. Привел бы попа из  Рашкова