молитву, которой он, видно, ужасные мысли отогнать стремился, маленького
же рыцаря, когда он глянул на высвеченное луною лицо друга, страх объял,
ибо  почудилось  ему:  перед  ним  лицо  монаха  -  суровое,  изнуренное
обузданием плоти и постами.
   И тут прежний голос снова запел в задних шеренгах:

   А придешь с войны, бедняга,
   Кончишь воевать,
   Будешь раны, бедолага,
   В нищете считать.

Глава V

   Скшетуский вел свой отряд с таким расчетом,  чтобы  днем  отдыхать  в
лесах и оврагах, выставив надежное охраненье, а ночами двигаться вперед.
Приблизясь к какой-нибудь деревушке, он обычно окружал ее, чтоб ни  одна
живая  душа  не  ускользнула,  запасался  продовольствием,  кормом   для
лошадей, но первым делом  собирал  сведения  о  неприятеле,  после  чего
уходил, не причиня жителям ничего худого, отойдя  же,  неожиданно  менял
направление, чтобы неприятель не мог узнать в деревне, в  какую  сторону
отправился отряд. Целью похода было разведать, осаждает ли еще  Кривонос
со своим сорокатысячным войском Каменец или, отказавшись  от  бесплодной
затеи, двинулся Хмельницкому на подмогу, чтобы вместе с ним  дать  врагу
решающее сражение, а также узнать, переправились  ли  уже  через  Днестр
добруджские татары для соединения с казаками  Кривоноса  или  еще  стоят
лагерем на берегу? Сведения такие польской армии были крайне потребны, и
региментариям следовало бы самим подумать об  этом,  однако,  по  малому
опыту, им такое в голову не приходило, и  потому  князь-воевода  русский
взял на себя нелегкую эту задачу. Если бы оказалось, что Кривонос,  сняв
с Каменца осаду, вместе с белгородскими и  добруджскими  ордами  идет  к
Хмельницкому, тогда бы надлежало на последнего как можно скорее ударить,
прежде   чем   его   мощь   не    возросла    многократно.    Меж    тем
генерал-региментарий князь Доминик  Заславский-Острогский  нисколько  не
торопился, и в лагере его ждали не раньше, чем через два-три  дня  после
отъезда Скшетуского. Должно быть, по своему обыкновению,  он  пировал  в
дороге, нимало не заботясь, что упускает лучшее  время  для  расправы  с
Хмельницким, князь же Иеремия в отчаяние приходил от  мысли,  что,  если
война и впредь так вестись будет, то не только Кривонос и заднестровские
орды успеют соединиться с Хмельницким, но и хан со  всеми  перекопскими,
ногайскими и азовскими силами.
   Уже по лагерю кружили слухи, будто хан перешел Днепр и о двести тысяч
конь денно и нощно поспешает на запад, а князь Доминик все не появлялся.
   Похоже  было,  что  войскам,  расположенным  под  Чолганским  Камнем,
придется противостоять силам, пятикратно их  превосходящим,  и,  потерпи
региментарии пораженье, ничто уже не помешает врагу вторгнуться в  самое
сердце Речи Посполитой - подступить к Кракову и Варшаве.
   Кривонос  потому  особенно  был  опасен,  что,  если  б  региментарии
захотели продвинуться в глубь Украины, он, идучи  от  Каменца  прямо  на
север, на Староконстантинов, заградил бы им путь обратно, и уж тогда  бы
польское войско оказалось между двух огней. Оттого Скшетуский и решил не
только разузнать побольше о Кривоносе, но и постараться  его  задержать.
Сознавая важность своей задачи, от выполнения которой во многом зависела
судьба всего войска, поручик без колебаний готов был поставить на  карту
свою жизнь и жизнь своих людей, хотя намеренье молодого рыцаря с отрядом
в пятьсот сабель остановить  сорокатысячную  Кривоносову  рать,  которую
поддерживали белгородские и добруджские орды, граничило с  безумьем.  Но
Скшетуский был достаточно опытный  воин,  чтобы  не  совершать  безумных
поступков, к тому  же  понимал  прекрасно,  что,  начнись  сраженье,  не
пройдет и часу, как горстка его людей будет сметена клокочущей  лавиной,
- и потому обратился к иным средствам. А именно: первым делом  распустил
слух среди собственных солдат, будто они - лишь передовой отряд  дивизии
грозного князя, и этот слух распространял повсюду: на всех  хуторах,  во
всех  деревнях  и  местечках,  через  которые  лежал  путь   отряда.   И
действительно, весть эта с быстротою молнии  полетела  вниз  по  течению
Збруча, Смотрыча, Студеницы, Ушки, Калусика, достигла Днестра и,  словно
подхваченная  ветром,  понеслась  дальше,  от  Каменца  к  Ягорлыку.  Ее
повторяли и турецкие паши в Хотине, и запорожцы в Ямполе,  и  в  Рашкове
татары. И снова прогремел знакомый  клич:  "Идет  Ярема!",  от  которого
замирали сердца мятежников, и без того дрожавших от страха, не уверенных
в завтрашнем дне.
   В достоверности этого слуха никто не сомневался. Региментарии  ударят
на Хмеля, а Ярема на  Кривоноса  -  это  подсказывал  ход  событий.  Сам
Кривонос поверил - и у него опустились руки. Что теперь делать? Идти  на
князя? Но ведь под Староконстантиновом и дух был иной  у  черни,  и  сил
больше, однако же они были разбиты, едва унесли ноги с  кровавой  бойни.
Кривонос знал твердо, что  его  молодцы  будут  насмерть  стоять  против
любого войска Речи Посполитой и  против  всякого  полководца,  но  стоит
показаться Яреме - разлетятся, словно от  орла  лебединая  стая,  словно
степные перекати-поле от ветра.
   Поджидать  князя  под  Каменцем  было  еще  хуже.  И  решил  Кривонос
двинуться к востоку, - к самому Брацлаву! - чтобы,  избежав  встречи  со
своим заклятым врагом, соединиться с Хмельницким.  Правда,  он  понимал,
что, сделавши такой крюк, ко времени вряд ли поспеет, однако, по крайней
мере,  загодя  будет  знать,  чем  окончится  дело,  и   позаботится   о
собственном спасенье.
   А тут ветер принес новые вести,  будто  Хмельницкий  уже  разгромлен.
Слухи эти - как и прежние - намеренно распускал сам Скшетуский.
   В первую минуту несчастный атаман совсем  растерялся,  не  зная,  что
делать. Но потом решил, что тем паче надо идти на восток да  поглубже  в
степи  забраться:  вдруг  там  на  татар  наткнется  и  под  их   крылом
схорониться сможет?
   Однако прежде всего захотел  Кривонос  эти  слухи  проверить  и  стал
спешно выискивать  среди  своих  полковников  надежного  и  бесстрашного
человека, которого можно было б отправить в разъезд за "языком".
   Но задача оказалась нелегкой: "охотников" не находилось, к тому ж  не
на всякого атаман мог положиться, а послать  надлежало  такого,  который
бы, попадись он неприятелю в руки, ни на огне, ни на колу, ни на  колесе
планов бегства не выдал.
   В конце концов Кривонос нашел такого человека.
   Однажды ночью он велел позвать к себе Богуна и сказал ему: