Они вышли, а с ними  Подбипятка,  Заглоба  и  старик  Зацвилиховский,
который направлялся в свою  хоругвь.  Невдалеке  от  палаток  драгунской
хоругви Володыёвского друзьям встретился пан Лащ в сопровождении  десяти
или пятнадцати шляхтичей; рыцарь  сей  не  столько  продвигался  вперед,
сколько выписывал кренделя: и он, и спутники его были совершенно  пьяны.
Заглоба,  увидя  такую  картину,  не  сдержал  вздоха.  Они  с  коронным
стражником сдружились  еще  под  Староконстантиновом,  ибо  в  некотором
отношении натуры их были схожи как две капли воды. Пан Лащ,  бесстрашный
воин, сущая гроза басурман, был при том отъявленнейший гуляка,  игрок  и
бражник, более всего любивший свободное от сражений, молитв,  набегов  и
потасовок время проводить в кругу таких людей, как Заглоба, пить горькую
и балагурства слушать. Будучи великим смутьяном, он один учинил  столько
беспорядков, столько раз нарушал закон, что в любом  другом  государстве
давно поплатился бы головою. Не одна висела на  нем  кондемната,  но  он
даже в мирное время не придавал этому  никакого  значения,  а  во  время
войны его прегрешения и вовсе забылись. С князем Лащ  соединился  еще  в
Росоловцах и немалую помощь под Староконстантиновом  оказал,  но  с  той
поры, как расположился в Збараже  на  отдых,  сделался  невыносим  из-за
вечно затеваемых им скандалов. А уж сколько у него Заглоба  вина  выпил,
сколько понарассказывал басен к великому удовольствию  хозяина,  который
его к себе приглашал ежедневно, того и не сочтешь, и пером не опишешь.
   Но когда пришло известие о взятии Бара, Заглоба  приуныл,  помрачнел,
утратил былой задор и более у стражника не появлялся.  Тот  думал  даже,
что развеселый шляхтич оставил службу в войске, а тут вдруг  увидел  его
пред собою.
   Протянув руку, он промолвил:
   - Приветствую тебя, любезный сударь. Что поделываешь? Отчего  ко  мне
не заглянешь?
   - Да вот, сопровождаю пана Скшетуского, - угрюмо отвечал Заглоба.
   Стражник не любил Скшетуского за степенный нрав и прозвал разумником,
хотя о несчастье его знал прекрасно, так как присутствовал на том  самом
пиршестве в Збараже, когда  разнеслась  весть  о  взятии  Бара.  Однако,
будучи по природе своей несдержан, а  в  ту  минуту  вдобавок  пьян,  не
пожелал чужое горе уважить и, ухвативши наместника за  пуговицу  жупана,
спросил:
   - Что, брат, все по девке плачешь?.. А хороша была, признайся?
   - Пусти меня, милостивый сударь, - сказал Скшетуский.
   - Погоди.
   - На службе находясь, не волен я с исполнением приказа его  светлости
ясновельможного князя мешкать.
   - Погоди! - повторил Лащ  с  упорством  пьяного  человека.  -  Ты  на
службе, не я. Мне здесь никто приказывать не смеет.
   После чего, понизив голос, повторил вопрос:
   - Хороша была, а?
   Брови поручика сошлись на переносье.
   - Мой тебе совет, сударь: не касайся больного места.
   - Больного места не касаться? Да ты зря горюешь. Хороша была -  жива,
значит.
   Лицо Скшетуского покрылось смертельной бледностью, но он сдержал себя
и молвил:
   - Сударь... как бы мне не забыть, с кем честь имею..
   Лащ вытаращил глаза.
   - Ты что? Грозишься? Мне?.. Из-за какой-то потаскушки?
   - Иди-ка, пан стражник, своей дорогой! - гаркнул,  дрожа  от  злости,
старый Зацвилиховский.
   - Ах вы, голодранцы, сермяжники, холуи!  -  завопил  стражник.  -  За
сабли, господа!
   И, выхватив свою, бросился на Скшетуского, но в  то  же  мгновение  в
руке пана Яна засвистело  железо  и  сабля  стражника  птицею  взмыла  в
воздух, сам же он пошатнулся и с размаху грянулся во весь рост на землю.
   Скшетуский не стал его добивать; он застыл в каком-то дурмане,  белый
как полотно, а вокруг меж тем закипела буча. С одной стороны  подскочили
спутники стражника, с другой, точно  пчелы  из  улья,  налетели  драгуны
Володыёвского. Раздались возгласы: "Бей их, бей!" Подбежали еще какие-то
люди, даже и не зная,  в  чем  дело.  Зазвенели  сабли,  стычка  грозила
превратиться во всеобщее побоище. К  счастью,  дружки  Лаща,  видя,  что
людей Вишневецкого  все  прибывает,  протрезвев  со  страху,  подхватили
стражника и обратились в бегство.
   По всей вероятности, имей стражник дело с  другими  солдатами,  менее
приученными  к  дисциплине,  его  бы  в  куски   изрубили,   но   старый
Зацвилиховский, опомнясь, только крикнул: "Стой!" - и сабли  попрятались
в ножны.
   Тем не менее весь лагерь пришел в волнение:  слух  о  схватке  достиг
княжьих ушей. Кушель, несший караульную службу, вбежал  в  комнату,  где
князь совещался с киевским воеводой, старостой стобницким и Денхофом,  и
крикнул:
   - Ваша светлость, солдаты на саблях дерутся!
   Следом за ним пулей влетел бледный, обеспамятевший от  бешенства,  но
уже протрезвевший коронный стражник.
   - Ваша светлость, я требую справедливости! -  кричал  он.  -  В  этом
лагере хуже, чем у Хмельницкого, - ни к родовитости почтения нету, ни  к
сану!  Саблями  сановников  рубят!  Ежели  ты,   ясновельможный   князь,
справедливости мне не окажешь и не повелишь обидчиков предать смерти,  я
сам с ними расправлюсь.
   Князь стремительно встал из-за стола.
   - Что случилось? Кто на тебя напал, сударь?
   - Твой офицер - Скшетуский.
   На лице князя изобразилось неподдельное изумление.
   - Скшетуский?
   Внезапно дверь отворилась и вошел Зацвилиховский.
   - Твоя светлость, я был всему свидетель! - сказал он.
   - Я сюда не объясняться пришел, а требовать наказанья! - вопил Лащ.
   Князь повернулся к стражнику и смерил его взглядом.
   - Спокойней, спокойней! - негромко, но твердо проговорил он.
   Было что-то страшное в  его  глазах  и  приглушенном  голосе,  отчего
стражник, хоть и славившийся своею дерзостью, вмиг умолк, точно  потерял
дар речи, а прочие побледнели.
   - Говори, сударь! - обратился князь к Зацвилиховскому.
   Зацвилиховский рассказал во всех подробностях, как стражник, движимый
неблагородными и не только человека знатного,  но  и  простого  шляхтича