но и изжарить, и на  сало  перетопить  могут.  А,  ладно!  Захотят  хлев
спалить - пускай, тем паче я им живым не достанусь, а сырым или  жареным
меня склюет воронье - один дьявол. Лишь бы не  попасться  в  разбойничьи
лапы, а остальное плевать, авось как-нибудь обойдется.
   Заглоба легко переходил от крайнего  отчаяния  к  надежде.  И  сейчас
вдруг в него вселилась такая уверенность, словно он  уже  был  в  лагере
князя Иеремии. Однако положение его сделалось немногим лучше.  Он  сидел
на сеновале и,  пока  держал  в  руке  саблю,  действительно  мог  долго
обороняться. Вот и все! От чердака до свободы  путь  был  еще  чертовски
долог  -  к  тому  же  внизу  Заглобу  ждали  сабли  и  пики   дозорных,
бодрствующих под стенами хлева.
   - Как-нибудь обойдется! - буркнул Заглоба и стал помалу разгребать  и
выдергивать солому из кровли, чтобы иметь возможность выглянуть наружу.
   Дело пошло споро: молодцы за  стенами,  скрашивая  время  в  карауле,
продолжали переговариваться, к тому же поднялся довольно  сильный  ветер
и, теребя ветви растущих поблизости дерев, заглушал шуршанье соломы.
   В скором времени сквозное отверстие было  готово  -  Заглоба  высунул
голову наружу и огляделся.
   Ночь уже подходила к концу, и восточная сторона  небосвода  озарилась
первыми  проблесками  дня;  в  предрассветном  неярком   свете   Заглоба
разглядел майдан, сплошь забитый лошадями, перед хатой  долгие  неровные
ряды спящих казаков,  далее  колодезный  журавль  и  колоду,  в  которой
поблескивала вода, а подле еще один ряд спящих людей и  десятка  полтора
казаков, прохаживающихся с саблями наголо вдоль этого ряда.
   - Это ж мои люди связанные лежат, -  пробормотал  шляхтич.  -  Ой!  -
добавил он минутою  позже.  -  Кабы  мои,  а  то  ведь  княжьи!..  Хорош
предводитель, ничего не скажешь! Завез к черту в зубы... Стыдно будет им
в глаза смотреть, если, конечно, господь возвратит свободу. А все  из-за
чего? Из-за выпивки и  амуров.  Какое  мне  было  дело,  что  у  мужиков
свадьба? Не пристало старой кобыле хвостом  вертеть!  Больше  в  рот  не
возьму этого вероломца-меду, что не в голову - в ноги шибает. Все зло на
земле от пьянства: когда б на нас трезвых напали, я бы, ей-ей,  викторию
одержал и Богуна в хлеву запер.
   Тут взор Заглобы снова упал на хату,  в  которой  почивал  атаман,  и
задержался на двери.
   - Спи, спи, злодей, - пробормотал он. - Авось  увидишь  во  сне,  как
тебя черти в аду лущат, чего, впрочем, и так не избегнешь. Решил из моей
шкуры решето сделать? Что ж, попробуй!  Залазь  ко  мне  наверх,  а  там
поглядим: может, еще я твою продырявлю, да так, что и собакам обувки  не
выкроишь. Только б мне вырваться отсюда! Только бы вырваться! Но как?
   Задача и в самом деле представлялась невыполнимой. Майдан  был  забит
людьми и конями; даже если бы Заглоба сумел  выбраться  из  хлева,  даже
если б, соскользнув с крыши, вспрыгнул  на  одну  из  тех  лошадей,  что
стояли возле самого хлева, ему бы не удалось даже ворот достигнуть, а уж
тем паче ускакать за ворота!
   И, однако ж, ему казалось, что  главное  сделано:  он  был  свободен,
вооружен и под стрехою чувствовал себя, как в твердыне.
   "Какого черта! - думал он. - Неужто я затем из пут освободился,  чтоб
повеситься на тех же веревках?"
   И  снова  в  голову  ему  полезли  всяческие  хитрости,  но  в  таком
множестве, что разобраться в них никакой возможности не было.
   Между тем на дворе заметно серело. Поредела тень, укрывавшая соседние
с хатой постройки, крыша как бы серебром покрылась.  Уже  Заглоба  легко
мог различить отдельные группы на майдане, уже разглядел красные мундиры
своих солдат, лежащих возле колодца,  и  бараньи  тулупы,  под  которыми
спали перед хатой казаки.
   Вдруг один из спящих поднялся и не спеша прошелся по майдану, в  иных
местах  ненадолго  останавливаясь,  поговорил  о  чем-то   с   казаками,
стерегущими пленных, а потом направился к хлеву. Заглоба  сперва  решил,
что это Богун, так как заметил, что дозорные с  ним  разговаривали,  как
подчиненные с командиром.
   - Эх, - пробормотал он, - ружьецо бы сюда! Ты б у меня закувыркался.
   В эту минуту человек поднял  голову,  и  на  лицо  его  упал  бледный
отблеск утренней зари: то был  не  Богун,  а  сотник  Голодый,  которого
Заглоба тотчас узнал, ибо помнил прекрасно по тем еще временам, когда  в
Чигирине водил с Богуном дружбу.
   - Эй, хлопцы! - сказал Голодый. - Вы, часом, не спите?
   - Нет, батьку, хоть и берет охота. Пора б нас сменить.
   - Сейчас сменят. А вражий сын не убег?
   - Ой-ой! Разве что душа из него убежала - даже и не пошевельнется.
   - О, это стреляный воробей. А ну-ка, гляньте, как  он  там,  такой  и
сквозь землю горазд провалиться.
   - Сейчас глянем! - ответили несколько казаков, направляясь  к  дверям
хлева.
   - И сена с чердака струсите - лошадей обтереть! На заре выступаем.
   - Хорошо, батьку!
   Заглоба, мгновенно покинув свой  пост  у  дыры  в  крыше,  подполз  к
отверстию в настиле. В ту же секунду услышал стук деревянного  засова  и
похрустывание соломы под ногами казаков. Сердце его  бешено  колотилось;
крепко сжав рукоять  сабли,  он  заново  поклялся  в  душе,  что  скорее
позволит спалить себя вместе с  хлевом  или  изрубить  в  куски,  нежели
отдастся живьем. Он полагал, что казаки  немедля  подымут  крик,  однако
ошибся. Несколько времени слышно было, как они бродят  по  хлеву,  потом
шаги убыстрились, и наконец один промолвил:
   - Что за черт? Не могу нашарить! Мы ж его бросили в этот угол.
   - Оборотень он, что ли? Высеки-ка огня, Василь, темно, как в колодце.
   На минуту все смолкло. Василь, верно,  искал  трут  и  огниво;  потом
другой казак принялся потихоньку окликать:
   - Отзовись, пан шляхтич!
   - Как бы не так! - буркнул Заглоба.
   Но вот железо чиркнуло о кремень, посыпался  сноп  искр,  осветив  на
мгновение темное нутро хлева и казачьи головы в смушковых шапках,  после
чего мрак еще больше сгустился.
   - Нету! Нету! - закричали возбужденные голоса.
   Один из казаков бросился к двери.
   - Батьку Голодый! Батьку Голодый!
   - Чего там? - спросил, показываясь в дверях, сотник.
   - Нету ляха!
   - Как это нету?
   - Сквозь землю провалился! Нигде нет. О, господи помилуй! Мы и  огонь