Тут застонал Вершулл и лошади в бока  шпоры  вонзил,  до  исступления
доведенный отчаяньем;  чувство  это  передалось  остальным  -  словно  в
умопомраченье ехали они сквозь дождь и ночь.
   Долго так ехали. Первым заговорил Заглоба:
   - Без боя! Ах, стервецы! Разрази их гром! А помните, как куражились в
Збараже? Как грозились Хмельницкого съесть  без  перца  и  соли?  Шельмы
окаянные!
   - Какое там! - вскричал Вершулл. - Бежали после первого же  сражения,
выигранного у татар и черни, когда даже ополченцы словно львы дрались.
   - Видится мне в этом перст божий,  -  сказал  Скшетуский,  -  но  еще
где-то здесь скрыта тайна, которая со временем должна проясниться.
   - Ладно бы войска обратились в бегство - такое  на  свете  бывает,  -
сказал Володыёвский, - но тут полководцы первыми покинули лагерь, словно
нарочно вознамерясь врагу облегчить победу и людей своих погубить.
   - Истинная правда! - подхватил Вершулл. - Так и говорят, будто это  с
умыслом сделано было.
   - С умыслом? Боже правый, не может быть такого!..
   - Говорят, с умыслом. А почему?.. Кто поймет! Кто угадает!
   - Чтоб им на том свете не знать покоя,  чтобы  род  каждого  зачах  и
только бесславная память осталась! - сказал Заглоба.
   - Аминь! - сказал Скшетуский.
   - Аминь! - сказал Володыёвский.
   - Аминь! - повторил Подбипятка.
   - Один есть человек, который еще  отчизну  спасти  может,  ежели  ему
булаву и уцелевшие силы Речи Посполитой  доверить,  один-единственный  -
никого другого ни войско, ни шляхта знать не захочет.
   - Князь! - сказал Скшетуский.
   - Точно так.
   - За ним пойдем, под его рукою и смерть не страшна... Да  здравствует
Иеремия Вишневецкий! - воскликнул Заглоба.
   - Да  здравствует!  -  повторило  полсотни  неуверенных  голосов,  но
восклицания быстро оборвались: когда земля расступалась  под  ногами,  а
небо, казалось, обрушивается на голову, не время было для здравиц.
   Меж тем начало светать, и в отдалении показались стены Тарнополя.

Глава IX

   Первые части разбитого под Пилявцами войска добрались  до  Львова  на
рассвете 26 сентября. Не успели  открыться  городские  ворота,  страшная
весть  с  быстротою  молнии  разнеслась  по  городу,  повергая  одних  в
смятение, у других вызывая недоверие,  а  у  иных  -  отчаянное  желание
защищаться. Скшетуский со своим отрядом прибыл  два  дня  спустя,  когда
город  был  уже  забит  бежавшими  с  поля  боя  солдатами,  шляхтой   и
вооруженными горожанами. Уже  составлялись  планы  обороны,  потому  что
татар ждали с минуты на минуту, но еще неизвестно  было,  кто  возглавит
защитников города и как возьмется за дело, оттого везде царили паника  и
беспорядок.  Кое-кто  бежал  из  города,  прихватив  детей  и   пожитки,
окрестные же крестьяне искали убежища в городских стенах. Отъезжающие  и
въезжающие скоплялись на улицах, шумно препираясь,  кому  ехать  первым.
Проходу не стало  от  телег,  тюков,  узлов,  лошадей.  Повсюду  солдаты
различнейших родов  войск,  на  всех  лицах  неуверенность,  напряженное
ожидание, отчаяние  или  унылая  покорность.  Ежеминутно,  будто  лесной
пожар, вспыхивала паника, раздавались крики: "Едут!  Едут!"  -  и  толпа
начинала колыхаться: обезумев от страха, люди  устремлялись  куда  глаза
глядят, пока не  оказывалось,  что  это  всего-навсего  очередной  отряд
беглецов подходит. Отрядов  таких  собиралось  все  больше  -  но  сколь
жалостное зрелище являли собой те самые воины, что недавно еще, в золоте
и  перьях,  с  песнею  на  устах  и  гордыней  во  взорах,  шли  громить
мятежников! Сейчас, оборванные, изголодавшиеся, изнуренные, забрызганные
грязью, на загнанных лошадях, с печатью позора на лицах, не  на  рыцарей
похожие, а на нищих, они могли б возбудить лишь  состраданье,  будь  оно
возможно в стенах города, на который вот-вот должен был обрушиться  враг
всей своею мощью. И каждый из посрамленных этих рыцарей единственно  тем
себя утешал, что не одинок в своем позоре, что бесчестье с ним разделяют
многие тысячи... Поначалу все они попрятались кто куда, а  затем,  придя
немного в себя, возроптали громко: посыпались жалобы, угрозы, проклятья,
воины  слонялись  по  улицам,  пьянствовали  в   шинках,   отчего   лишь
усугублялись тревога и беспорядок.
   Каждый твердил: "Татары близко!" Одни видели за собой пожары,  другие
клялись  и  божились,  что  им  уже  пришлось  отбиваться  от  татарских
передовых отрядов. Люди, столпившиеся  вокруг  солдат,  затаив  дыхание,
слушали  их  рассказы.  Крыши  и  колокольни   усыпаны   были   тысячами
любопытных, колокола били larum, а женщины и дети  переполняли  костелы,
где в обрамлении мерцающих свечей сверкали дарохранительницы.
   Скшетуский со своим отрядом с трудом протискивался от Галицких  ворот
сквозь  плотные  скопленья  лошадей,  солдат,   повозок,   сквозь   ряды
ремесленных  цехов,  выстроившихся  под  своими   знаменами,   и   толпы
простонародья, с удивлением глядящие на хоругвь, которая входила в город
не  врассыпную,  а  в  боевом  порядке.  Поднялся  крик,  что   подходит
подкрепление, и сборищем овладела беспричинная радость:  люди  обступили
Скшетуского, хватали за стремена его лошадь. Сбежались и солдаты, крича:
"Это люди Вишневецкого! Да здравствует князь Иеремия!" Толчея  сделалась
такая, что хоругвь едва могла продвигаться вперед.
   Наконец  показался  отряд  драгун  во  главе  с  офицером.   Всадники
расталкивали толпу, офицер кричал: "С дороги! С дороги!" - и бил  плашмя
саблею тех, кто не освобождал путь достаточно быстро.
   Скшетуский узнал Кушеля.
   Молодой офицер радостно приветствовал знакомых.
   - Что за времена! Что за времена! - только и восклицал он.
   - Где князь? - спросил Скшетуский.
   - Князь чуть не извелся от тревоги, что ты долго не приезжаешь. Очень
ему здесь тебя с твоими людьми не хватает.  Сейчас  он  у  бернардинцев,
меня послали в городе навести порядок, но этим уже занялся  Грозваер.  Я
поеду с тобой в костел. Там совет начался.
   - В костеле?
   - Да-да, в костеле. Князю хотят булаву  вручить:  воинство  объявило,
что под иным началом не станет оборонять город.
   - Едем! Мне тоже надо безотлагательно увидеть князя.
   Соединившись, отряды далее двинулись  вместе.  По  дороге  Скшетуский
расспрашивал, что делается во Львове и решено ли готовиться к обороне.