заявлял: "Наилюбезнейший сударь! Совесть мне не позволяет  вашу  милость
на верную гибель обрекать: не стану я с тобою драться, померяйся лучше с
любимым моим учеником и питомцем - и то, боюсь, он тебя одолеет".  После
таких слов вперед вылезал  Володыёвский  со  своими  торчащими  усиками,
вздернутым носом  и  простоватым  видом  и,  хотел  того  или  не  хотел
бросивший вызов, приступал к делу, а  поскольку  и  вправду  был  мастер
непревзойденный, после нескольких выпадов обычно  укладывал  противника,
не моргнув и  глазом.  Такие  они  себе  с  Заглобой  вымышляли  забавы,
приумножавшие их славу среди  любителей  острых  ощущений,  особенно  же
вырастала слава Заглобы. "Ежели  ученик  такой,  каков  же  должен  быть
учитель!" - говорили повсеместно.  Одного  лишь  Харлампа  Володыёвскому
нигде отыскать не удавалось; он думал даже, того обратно в Литву услали.
   Так прошло около шести недель, на протяжении которых  публичные  дела
тоже не  стояли  на  месте.  Упорная  борьба  между  братьев-соперников,
лихорадочные старания их сторонников, волнения и страсти улеглись, почти
не оставив следа, и забылись. Все уже знали, что на престол  взойдет  Ян
Казимир, ибо королевич Карл уступил брату и  добровольно  от  участия  в
выборах отказался. Как ни странно, многое тут решил голос  Хмельницкого:
все надеялись, что гетман признает власть короля, в особенности если тот
будет избран согласно его желанью.  И  надежды  эти  в  немалой  степени
оправдались. Зато для Вишневецкого, который, как в оные  времена  Катон,
не уставал твердить, что  запорожский  Карфаген  должен  быть  разрушен,
такой  оборот  событий  был  новым  ударом.  Теперь  реальностью   стали
переговоры. Князь, правда, понимал, что они либо сразу зайдут  в  тупик,
либо вскоре будут сорваны силою обстоятельств,  и  в  будущем  предвидел
войну, однако ему не давала покоя мысль об ее исходе. После  переговоров
утвержденный в правах Хмельницкий станет еще сильнее, а Речь  Посполитая
- слабее. И кто поведет войска против столь прославленного вождя,  каким
был Хмельницкий? Как тут не ждать новых  неудач,  новых  разгромов,  что
вконец  истощат  силы  отечества?  Князь  себя  нисколько  не   обольщал
надеждой, он знал, что ему, самому ярому  стороннику  Карла,  булавы  не
доверят. Правда, Казимир, благороднейшая душа, обещал  брату  не  делать
различий между его приверженцами и своими, но  он  поддерживал  политику
канцлера, а это означало, что  булава  достанется  не  князю  -  кому-то
другому, и горе Речи Посполитой, если  новый  вождь  не  будет  искусней
Хмельницкого! От мысли этой боль с удвоенной силой терзала душу  Иеремии
- его мучил и страх за будущее  отчизны,  и  горькое  чувство  человека,
сознающего, что заслуги его  не  будут  оценены  справедливо  и  другие,
обойдя его, голову подымут. А он не был бы Иеремией Вишневецким, если бы
не был горд. Он чувствовал в себе силы принять булаву,  чувствовал,  что
ее заслужил, - потому и страдал безмерно.
   Среди  офицеров  даже  разнесся  слух,  будто  князь  собирается,  не
дожидаясь окончания выборов, покинуть  Варшаву  -  однако  это  не  было
правдой. Князь не только не уехал, но даже посетил королевича Казимира в
Непоренте, которым принят был весьма любезно,  после  чего  воротился  в
город, где военные дела его еще на несколько  времени  задержали.  Нужно
было изыскать средства для  увеличения  войска,  чего  князь  решительно
добивался.  Кроме  того,  на  деньги  Карла  формировались  новые  полки
драгунской  пехоты.  Некоторые  уже  были  отправлены  на  Русь,  другие
надлежало еще привести в порядок. С этой целью  князь  рассылал  во  все
концы сведущих в военном  деле  офицеров,  дабы  полки  должным  образом
подготовить. Так были отправлены из столицы Вершулл и Кушель; наконец  и
Володыёвскому пришло время ехать.
   Однажды он  был  призван  к  князю,  от  которого  получил  следующее
распоряжение:
   - Поедешь, сударь, через Бабицы и Липков в Заборов, там ждут  лошади,
предназначенные для полка; осмотришь их,  выбракуешь  и  расплатишься  с
паном Тшасковским, а затем  приведешь  сюда  солдатам.  Деньги  под  мою
расписку получишь у казначея в Варшаве.
   Володыёвский рьяно принялся за дело, получил деньги, и в тот же  день
они с Заглобой отправились в Заборов сам-десят  и  с  повозкой,  которая
везла деньги. Ехали медленно, поскольку  вся  окрестность  под  Варшавой
запружена была шляхтой, челядью, лошадьми и возами; в деревушках на всем
пути вплоть до Бабиц ни одна хата не осталась свободной от  постояльцев.
Среди такого обилия людей разного нрава проще простого  было  попасть  в
какую-нибудь передрягу. Так оно и случилось  с  двумя  нашими  друзьями,
несмотря на все их старания и скромность поведения.
   Доехав до Бабиц, они увидели перед корчмой десятка полтора шляхтичей,
которые, садясь на лошадей, собирались ехать своей дорогой. Два  отряда,
обменявшись приветствиями, уже  разъехались  было,  как  вдруг  один  из
всадников уставился на Володыёвского и без  единого  слова  припустил  к
нему рысью.
   - Попался, брат! - возопил он. - Как ни прятался, а  я  тебя  отыскал
все же!.. Теперь не уйдешь! Эй, любезные  судари,  -  крикнул  он  своим
спутникам, - погодите ехать! Мне надо этому офицерику пару слов сказать,
а вас попрошу присутствовать при нашем разговоре.
   Володыёвский довольно усмехнулся, ибо узнал в говорившем Харлампа.
   - Видит бог, не прятался я, - сказал он, - и сам  тебя  искал,  чтобы
спросить,  сохраняешь  ли  ты  еще  на  меня  злопамятство,  да  господь
встретиться не привел.
   - Пан Михал, - шепнул Заглоба, - не забывай: по службе едешь!
   - Помню! - буркнул Володыёвский.
   - Становись! - вопил Харламп. - Милостивые господа! Я пообещал  этому
сопляку, молокососу этому, уши отрезать - и отрежу, не будь  я  Харламп,
отрежу оба! Прошу вас быть свидетелями, а ты, юнец, становись-ка!
   - Не могу, клянусь богом, сейчас не могу! - ответил  Володыёвский.  -
Дай хоть несколько дней отсрочки!
   -  Как  так  не  можешь?  Струсил?  Ежели  ты  мне  немедля  не  дашь
удовлетворения, я тебя под орех отделаю  -  своих  не  узнаешь.  Ах  ты,
сморчок! Змея подколодная!  В  чужие  дела  горазд  мешаться,  пакостить
мастак и на язык остер, а как ответ держать - в кусты сразу!
   Тут вмешался Заглоба.
   - Сдается мне, сударь, не за тех  ты  нас  принимаешь,  -  сказал  он
Харлампу. - Гляди, как бы эта змея  тебя  и  впрямь  не  ужалила,  тогда
никакие не помогут примочки. Тьфу, дьявол, неужто не видишь:  офицер  по
служебным делам едет? Погляди на повозку - мы деньги полковые везем -  и
пойми, черт подери, что будучи охранять казну назначен, офицер сей собой
не располагает и  удовлетворения  тебе  дать  не  может.  Кто  этого  не
понимает, тот не воин, а олух! Мы  под  воеводою  русским  служим  и  не
таких, как ваша милость, бивали, но сегодня никак  невозможно.  Успеется