- Ловко отделались! - сказал Заглоба, когда они с Володыёвским  вышли
от князя. - А ты еще и повышение получишь, уж будь уверен. Ну-ка, покажи
перстень. Ого! Да ему не меньше ста червонцев цена  -  больно  уж  хорош
камень. Спроси завтра на базаре  у  какого-нибудь  армянина.  При  таких
деньгах ешь-пей вволю, да и прочие радости доступны. Что скажешь, а, пан
Михал? Слыхал солдатскую поговорку: "Вчера жил, завтра сгнил!"  Смысл-то
ее каков: живи сегодняшним  днем,  а  вперед  заглядывать  не  старайся.
Коротка жизнь человеческая, ох, коротка, пан Михал. Главное,  ты  теперь
крепко князю запал в душу. Он бы дорого  дал,  чтоб  Скшетускому  голову
Богунову презентовать, а ты взял  да  преподнес  на  блюде.  Жди  теперь
великих милостей,  уж  поверь  моему  нюху.  Мало  ли  князь  рыцарям  в
пожизненное владение деревень роздал, а то и подарил навечно?  Что  твой
перстень! И тебе должно кой-чего перепасть, а  там,  того  гляди,  князь
какую свою сродственницу отдаст тебе в жены.
   Володыёвский так и подпрыгнул.
   - Откуда тебе, сударь, известно...
   - Что известно?
   - Я хотел сказать: что это вашей  милости  в  голову  взбрело?  Разве
такое возможно?
   - А почему бы и нет? Иль ты не шляхтич? Или шляхтич шляхтичу неровня?
Мало, что ли, у магнатов родни среди шляхты? А сколько барышень из своих
домов они  повыдавали  за  достойнейших  своих  придворных?  Кажется,  и
Суффчинский из Сенчи на дальней родственнице Вишневецких женат.  Все  мы
братья, пан Михал, да-да, братья, хоть и одни  другим  служим,  ибо  все
потомки Яфета,  и  отличье  лишь  в  том,  у  кого  какая  должность  да
состоянье, а это дело наживное, сам знаешь.  Говорят,  в  других  местах
больше делается между шляхтичами различий, но там и шляхта доброго слова
не стоит! Я понимаю, собаки промеж  собою  разнятся:  легавые  вислоухи,
борзые поджары, гончие голосом  берут,  но  мы  как-никак  не  собачьего
племени все же, шляхте такое не пристало - упаси  бог  благородное  наше
сословие от эдакого позора!
   - Оно верно, - согласился Володыёвский, - но ведь Вишневецкие чуть ли
не королевский род.
   - А ты разве не можешь королем быть избран? Да вздумайся  мне,  я  бы
первый за тебя подпись поставил: вон пан Зигмунт  Скаршевский  клянется,
что за самого себя подаст голос, если только не заиграется в кости.  Все
у  нас,  слава  богу,  решается  in  liberis  suffragiis  <в   свободном
голосовании (лат.).>, и лишь  бедность  наша,  а  не  происхождение  нам
помехой.
   - То-то и оно! - вздохнул пан Михал.
   - Что поделаешь! Кто виноват, что  нас  ограбили  подчистую?  Того  и
гляди, протянем ноги; если  Речь  Посполитая  не  измыслит  способа  нас
поддержать - погибнем всуе! И не диво, что самого наивоздержаннейшего по
натуре своей человека в таковых обстоятельствах потянет к рюмке. Кстати,
а не пойти ли нам, пан Михал, по стаканчику винца пропустить - может, на
душе повеселей станет?
   Так беседуя,  они  дошли  до  Старого  Мяста  и  завернули  в  винный
погребок, где у входа толпилось десятка полтора  челядинцев,  охранявших
хозяйские шубы и бурки. Там, усевшись за стол и велев подать себе  штоф,
друзья стали совещаться, что теперь, после гибели Богуна, делать.
   - Ежели Хмельницкий и вправду от Замостья отступит  и  настанет  мир,
княжна, почитай, наша, - говорил Заглоба.
   - Надо спешить к Скшетускому. Теперь уж мы от него ни на шаг,  покуда
девушки не отыщем.
   - Ясно, вместе поедем. Но сейчас-то до Замостья никак не добраться.
   - Что ж, обождем, лишь бы впредь господь милостью своей не оставил.
   Заглоба залпом осушил чарку.
   - Не оставит! - сказал он. - Знаешь, что я тебе скажу, пан Михал?
   - Что?
   - Богун убит!
   Володыёвский взглянул на приятеля с изумленьем:
   - Ба, кому ж, как не мне, об этом знать?
   - Дай тебе бог здоровья! Ты знаешь,  и  я  знаю.  Я  глядел,  как  вы
бились, а теперь гляжу  на  тебя  -  и  все  равно  непрестанно  хочется
повторять это себе снова, потому как нет-нет, а подумается: такое только
во сне бывает! Ух, какой камень с плеч свалился! Ну и узел  ты  разрубил
своею саблей! Черт бы  тебя  побрал  -  просто  слов  не  хватает!  Боже
милостивый! Нет, не могу удержаться! Поди сюда,  дозволь  себя  еще  раз
обнять! Поверишь  ли,  я  когда  тебя  впервые  увидел,  подумал:  "Экий
коротышка" А коротышка-то каков оказался - самого  Богуна  окоротил,  не
моргнувши глазом! Нет больше Богуна, и следа  не  осталось,  прах  один,
убит насмерть, вечная ему память, аминь!
   И Заглоба бросился обнимать и лобызать Володыёвского,  а  пан  Михал,
растрогавшись, уже и Богуна готов был пожалеть; наконец,  высвободившись
из объятий Заглобы, он сказал:
   - Конца-то мы не дождались, а он живучий - ну, как оклемается?
   - Побойся бога, что ты городишь, сударь! - вскричал Заглоба. - Я хоть
завтра поеду в Липков и препышные похороны устрою, только бы помер.
   - А какой толк ехать? Раненого ж ты добивать не станешь? Сабля -  она
не пуля: кто сразу дух не  испустит,  тот,  глядишь,  на  ноги  встанет.
Сколько раз так бывало.
   - Нет, это никак невозможно! Он ведь уже хрипеть начал,  когда  мы  с
тобой уезжали. Ой, нет, быть такого не может! Я ж  ему  сам  перевязывал
раны: видел, как грудь разворотило.  Ты  его  выпотрошил,  точно  зайца.
Ладно, хватит об этом. Наше дело  поскорей  со  Скшетуским  соединиться,
помочь бедняге, утешить, покуда он вконец от тоски не извелся.
   - Либо в монастырь не ушел; он мне сам говорил об этом.
   - И не диво. Я бы  на  его  месте  поступил  точно  так  же.  Да,  не
встречалось мне рыцаря доблестнее его, но и бессчастнее не  встречалось.
Тяжкие, ой, тяжкие ему господь послал испытанья!..
   -  Перестань,   ваша   милость,   -   попросил   слегка   захмелевший
Володыёвский, - а то у меня слезы на глаза набегают.
   - А у меня? - отвечал Заглоба. - Благороднейшая душа, а какой воин...
Да и она! Ты ее не знаешь... ненаглядную мою девочку.
   И завыл густым басом, потому что в самом деле очень  любил  Елену,  а
пан Михал вторил ему тенорочком -  и  пили  они  вино,  перемешанное  со
слезами, а потом,  понурясь,  долго  сидели  в  угрюмом  молчанье,  пока
Заглоба кулаком по столу не грохнул.
   - Чего это мы слезы льем, а, пан Михал? Богун-то убит!
   - И верно, - ответил Володыёвский.