- Оттого, что Скшетуского с нами нету, а к тому же знай, что ни  один
из нас розысков не оставит, хоть ты ее спрячь под землю.
   - Вон вы какой затеяли торг: мол, отдавай, казачина, душу, а мы  тебя
по башке саблей! Нет, не выйдет! Думаете, не остра моя  казацкая  сабля?
Эва, раскаркались, как над падалью воронье, - рановато еще вам  каркать!
Почему это я, а не вы, должен погибнуть? Вы  моей  крови  жаждете,  а  я
вашей! Поглядим еще, кому повезет больше.
   - Не хочешь, стало быть, говорить?
   - А зачем? Погибель всем вам!
   - Тебе погибель! Искрошим в куски - ты того стоишь.
   - Попробуйте! - сказал атаман, внезапно вставая.
   Кушель и Володыёвский тоже вскочили.
   Грозные взоры скрестились в воздухе,  гнев  заклокотал  у  каждого  в
груди, и неизвестно, чем бы все кончилось, если б не  Заглоба,  который,
поглядев в окно, крикнул:
   - Харламп со свидетелями приехал!
   И вправду, минуту спустя в комнату вошел ротмистр пятигорский с двумя
товарищами, Селицкими. Едва обменялись приветствиями, Заглоба отвел их в
сторону и стал излагать суть дела.
   Говорил он столь выразительно, что быстро  их  убедил,  заверив,  что
Володыёвский лишь о краткой отсрочке просит и после поединка  с  казаком
готов немедля дать  ротмистру  удовлетворенье.  Еще  Заглоба  живописал,
какую давнюю и страшную ненависть питают княжьи воины  к  Богуну,  врагу
всей Речи Посполитой и одному  из  самых  жестоких  смутьянов,  как  тот
похитил княжну, шляхтянку и невесту шляхтича, обладателя всех  рыцарских
достоинств.
   - А поскольку, любезные судари, вы тоже шляхтичи, братские души, то и
оскорбление, нанесенное в лице одного всему  сословию,  каждого  из  нас
задевает; неужто вы потерпите, дабы оно неотмщенным осталось?
   Харламп поначалу заартачился,  твердя,  что  в  таком  случае  Богуна
надобно тотчас зарубить, "а пан Володыёвский пусть, как уговорились, мне
ответит".  Пришлось  Заглобе  сызнова  ему  втолковывать,   почему   это
невозможно, да и недостойно рыцарей нападать на одного  всем  скопом.  К
счастью, его поддержали Селицкие, особы степенные  и  рассудительные;  в
конце  концов  упрямый  литвин  позволил  уговорить  себя  и  согласился
отложить поединок.
   Тем временем  Богун  сходил  к  своим  людям  и  вернулся  с  есаулом
Ельяшенкой, которому объявил, что вызвал  двух  шляхтичей  на  поединок,
после чего во всеуслышание повторил  то  же  в  присутствии  Харлампа  и
Селицких.
   - Мы же  заявляем,  -  сказал  Володыёвский,  -  что,  если  ты  меня
одолеешь, в твоей будет воле решать, драться с  паном  Заглобой  или  не
драться. Никто другой тебя вызывать  не  станет,  и  на  одного  все  не
нападем: поедешь, куда захочешь, в чем и даем тебе  рыцарское  слово,  а
вас, любезные судари, как  вновь  прибывших,  просим  со  своей  стороны
пообещать то же.
   - Обещаем, - торжественно промолвили Селицкие и Харламп.
   Тогда Богун отдал Ельяшенке письмо Хмельницкого королевичу  с  такими
словами:
   - Ти цеє письмо королевичевi вiддаш, i коли я загину, так ти скажеш i
йому, i Хмельницькому, що моя вина була i що не зрадою мене забили.
   Заглоба, ничего из виду не  упускавший,  отметил  про  себя,  что  на
угрюмом лице Ельяшенки не промелькнуло и тени тревоги, - видно,  он  был
крепко уверен в своем атамане.
   Меж тем Богун надменно повернулся к шляхтичам.
   - Ну, кому смерть, кому живот, - сказал он. - Пойдем, что ли.
   - Пора, пора! - дружно ответили те, затыкая полы кунтушей за  пояс  и
беря под мышку сабли.
   Выйдя из корчмы, пошли к речке, бежавшей среди боярышника, шиповника,
молодого соснячка и терна. Ноябрь, правда, поотряс с кустов  листья,  но
ветви их столь были густы, что заросли казались черной траурной  лентой,
уходящей в дальнюю даль, через пустынные поля к самому  лесу.  День  был
хоть  и  неяркий,  но  ясный,  -  случаются  осенью  такие  дни,  полные
сладостной грусти. Солнце украсило золотистой  каймой  обнаженные  ветви
деревьев и заливало  светом  желтую  песчаную  гряду,  тянувшуюся  вдоль
правого берега речки, чуть поодаль  от  воды.  Противники  и  секунданты
направились к этой гряде.
   - Там и остановимся, - сказал Заглоба.
   - Хорошо, - согласились остальные.
   Заглобу  все   более   охватывала   тревога.   Наконец,   подойдя   к
Володыёвскому, он шепнул:
   - Пан Михал...
   - Что?
   - Ради бога, братец, уж ты постарайся! В твоих  отныне  руках  судьба
Скшетуского, свобода княжны, твоя жизнь,  да  и  моя  тоже.  Упаси  тебя
господь от беды, но я с разбойником этим не справлюсь.
   - Чего же ты его вызвал?
   - Как-то выскочило само  собою.  Одна  на  тебя  надежда.  Куда  мне,
старику, против него с моею одышкой, да и прыть не та, а красавчик  сей,
точно кубарь, верток. И зол, собака.
   - Я постараюсь, - сказал маленький рыцарь.
   - Помоги тебе бог. Не падай духом!
   - Еще чего!
   В эту минуту к ним подошел один из Селицких.
   - Хорош гусь казак ваш, - шепнул он. - Ровней себя с нами  держит,  а
то  и  выше  мнит.  Экая  фанаберия!  Верно,  матушка  его  на  шляхтича
загляделась в свое время.
   - Э, - сказал Заглоба, - скорей на его матушку шляхтич.
   - И мне так сдается, - добавил Володыёвский.
   - Начнем! - вдруг воскликнул Богун.
   - Начнем, начнем!
   Остановились. Володыёвский и Богун друг против друга, шляхтичи  возле
них полукружьем.
   Володыёвский, будучи, несмотря на молодость  лет,  весьма  искушен  в
подобных забавах, сперва песок ногою пощупал - довольно ли  тверд,  -  а
потом оглядел неровности  почвы.  Видно  было,  что  настроен  он  очень
серьезно. Как-никак предстояло скрестить оружье с рыцарем, прославленным
на всю Украину, о котором в народе слагались песни,  имя  которого  было
известно в каждом уголке Руси, вплоть  до  самого  Крыма.  Володыёвский,
простой драгунский поручик,  многого  ожидал  от  этого  поединка:  либо