славной смерти, либо не менее славной  победы  -  и  потому  ничего  без
внимания не  оставил.  Лицо  его  необычайную  выражало  серьезность.  -
Заглоба даже  перепугался.  "Легкость  духа  теряет,  -  подумал  он.  -
Несдобровать бедняге, а за ним и я на тот свет отправлюсь".
   Меж тем Володыёвский, тщательно оглядев площадку,  стал  расстегивать
куртку.
   - Холодно, - сказал он, - но согреемся, надо думать.
   Богун последовал его примеру, и оба, сбросив верхнюю одежду, остались
в одних лишь рубахах и шароварах, затем каждый засучил  на  правой  руке
рукав.
   Но сколь же жалостно выглядел маленький рыцарь подле рослого и дюжего
атамана! Пана Михала почти что не было видно. Будто  молодой  петушок  с
сильным степным ястребом замыслил единоборство!  Секунданты  с  тревогой
поглядывали на широкую грудь казака, на открывшиеся,  когда  он  засучил
рукав, узловатые и тугие могучие  мускулы.  Ноздри  Богуна  раздувались,
словно он загодя чуял кровь, лоб собрался морщинами, так что,  казалось,
черная грива растет от  самых  бровей,  и  сабля  в  руке  покачивалась.
Вперивши в противника хищные свои очи, он ждал сигнала к поединку.
   А Володыёвский еще раз осмотрел на свет клинок своей сабли, пошевелил
желтыми усиками и стал в позицию.
   - Ох, и резня будет! - шепнул Харламп Селицкому на ухо.
   И тут раздался несколько дрогнувший голос Заглобы:
   - Во имя божие, начинайте!

Глава XII

   Свистнули сабли, и  острие  звякнуло  об  острие.  Поле  боя  в  одно
мгновенье расширилось: Богун наступал столь неудержимо, что Володыёвский
отскочил на несколько шагов и секундантам  тоже  пришлось,  попятившись,
расступиться. Сабля Богуна мелькала  в  воздухе  с  быстротою  молнии  -
испуганные взоры присутствующих не успевали за нею следить, им казалось,
вкруг пана Михала  сомкнулось  кольцо  сверкающих  зигзагов,  грозя  его
испепелить, и лишь господь властен вырвать маленького  рыцаря  из  этого
огненного круга. Отзвуки  ударов  слились  в  протяжный  свист,  воздух,
взвихрясь,  хлестал  по  лицам.  Ярость  атамана   с   каждой   секундой
возрастала; в исступлении обрушился он на противника подобно  урагану  -
Володыёвский только отступал и защищался. Правая его рука,  выставленная
вперед, была почти неподвижна, только кисть без устали описывала  малые,
но быстрые, как мысль, полукруги, отражая бешеные Богуновы удары; клинку
подставляя клинок, уставя очи  в  очи  атамана,  Володыёвский  в  ореоле
змеящихся вокруг него  молний  казался  спокойным,  лишь  на  щеках  его
проступили красные пятна.
   Заглоба, зажмурясь, прислушивался: удар, снова удар, свист, скрежет.
   "Еще защищается!" - подумал он.
   - Еще защищается! - шептали Селицкие и Харламп.
   - Сейчас его к песку припрет, - тихо добавил Кушель.
   Заглоба приоткрыл глаза и глянул.
   Володыёвский почти касался песчаной гряды спиною, но, видно,  не  был
пока еще ранен, только румянец на лице стал ярче и лоб усыпали  капельки
пота.
   Сердце Заглобы забилось надеждой.
   "А ведь и пан Михал у нас великий искусник, - подумал он, - да и этот
когда-нибудь устанет".
   И действительно, лицо Богуна покрыла  бледность,  пот  оросил  и  его
чело, но сопротивление только разжигало неистовство атамана: белые клыки
блеснули из-под усов, из груди вырывалось звериное рычанье.
   Володыёвский глаз с него не спускал и продолжал защищаться.
   Почувствовав вдруг за собой песчаную стену, он будто исполнился новой
силы. Наблюдающим поединок казалось - маленький рыцарь сейчас упадет,  а
он меж тем нагнулся, сжался в комок, присел и, точно камень, всем  телом
ударил в грудь атамана.
   - Атакует! - закричал Заглоба.
   - Атакует! - повторили за ним остальные.
   Так оно и было на самом деле: теперь казак отступал, а  Володыёвский,
изведавши силу противника, напирал на него  столь  стремительно,  что  у
секундантов дух захватило: видно, начал разогреваться - маленькие глазки
метали искры, он то приседал, то подскакивал, меняя позицию в  мгновение
ока, кружа возле казака и вынуждая того волчком вертеться на месте.
   - Ай да мастер! - закричал Заглоба.
   - Смерть тебе! - прохрипел вдруг Богун.
   - Смерть тебе! - как эхо ответил Володыёвский.
   Внезапно казак приемом, лишь  искуснейшим  фехтовальщикам  известным,
перекинул саблю из  правой  руки  в  левую  и  слева  нанес  удар  столь
сокрушительный, что противник его, как подкошенный, грянулся наземь.
   - О господи! - крикнул Заглоба.
   Но пан Михал упал намеренно, отчего Богунова сабля только свистнула в
воздухе, маленький же рыцарь вскочил, точно дикий  кот,  и  со  страшной
силой рассек саблей незащищенную грудь казака.
   Богун пошатнулся, шагнул вперед и,  сделав  последнее  усилье,  нанес
последний удар. Володыёвский отбил его без труда и еще дважды ударил  по
склонившейся голове - сабля выскользнула из ослабевших Богуновых рук, он
повалился лицом в песок, обагряя его кровью, растекшейся широкой лужей.
   Ельяшенко, присутствовавший при  поединке,  бросился  к  телу  своего
атамана.
   Секунданты несколько времени не могли вымолвить ни слова,  пан  Михал
тоже молчал, только дышал тяжело, опершись обеими руками на саблю.
   Заглоба первый нарушил молчанье.
   - Поди ж сюда, дай обниму тебя, пан Михал! -  растроганно  проговорил
он.
   Все обступили маленького героя.
   - Ну, и мастак ты, сударь, разрази тебя гром! - наперебой  восклицали
Селицкие.
   - В тихом омуте, гляжу, черти водятся! - промолвил Харламп. - Я готов
с вашей милостью драться, чтоб не говорили: Харламп струсил,  -  и  даже
если ты меня так же искромсаешь, все равно прими мои поздравления!
   - Да бросьте вы бога ради, вам и драться-то не из-за  чего  на  самом
деле, - сказал Заглоба.
   -  Никак  невозможно,  -  отвечал  ротмистр,  -  тут  затронута   моя
репутация, а я за нее жизни не пожалею.
   - Не нужна мне твоя жизнь, любезный сударь, оставим  лучше  намеренья