войско и в любую минуту может прийти на  выручку,  то  скорее  вам  даст
поблажку и согласится на переговоры. Вы ропщете,  а  я  вам  скажу,  что
князь, покинув город, угрожая Хмельницкому с  тыла,  спас  вас  и  детей
ваших. Будьте же стойки, защищайтесь,  задержите  врага  хоть  на  малое
время - так вы и  град  охраните,  и  великую  Речи  Посполитой  окажете
услугу, ибо князь тем  часом  соберет  силы,  другие  крепости  упрочит,
расшевелит  оцепенелое  наше  отечество  и  поспешит  вам   на   помощь.
Единственно верный путь к спасению им избран: погибни он здесь от голода
вместе с войском, никто иной неприятеля не сдержит, и  тот  двинется  на
Краков, на Варшаву и всю Речь Посполитую заполонит,  нигде  не  встречая
отпора. Потому-то, чем роптать, спешите быстрей на валы  защищать  себя,
своих детей, город свой и отчизну.
   - На валы! На валы! - подхватили кто похрабрее.
   Поднялся Грозваер, человек смелый и энергичный:
   - Отрадна мне решительность ваша. Знайте же:  князь,  уехав,  оставил
нам план обороны. Всяк теперь  знает,  что  делать.  Случилось  то,  что
должно было случиться. Оборона в  моих  руках,  и  я  обещаю  стоять  до
смерти.
   Надежда вновь вселилась в дрогнувшие сердца, и Чихоцкий, почувствовав
это, в заключение добавил:
   - Светлейший  князь  просил  передать  вам,  что  неприятель  близко.
Поручик Скшетуский зацепил флангом  и  разбил  двухтысячный  чамбул.  По
словам пленных, за ними великая идет сила.
   Известие  это  произвело  большое  впечатление.  На  короткое   время
воцарилось молчание, сердца забились сильнее.
   - На валы! - сказал Грозваер.
   - На валы! На валы! - повторили офицеры и горожане.
   Вдруг за окнами поднялся шум; тысячеголосый крик  сменился  невнятным
гулом, подобным гулу океанских волн. Внезапно  с  грохотом  распахнулись
двери  и  в  залу  вбежали  несколько  горожан.  Не  успели  собравшиеся
спросить, что случилось, раздались возгласы:
   - Зарево! Зарево!
   - И слово стало делом! - молвил Грозваер. - На валы!
   Зала опустела. Минуту  спустя  гром  пушек  сотряс  городские  стены,
возвещая жителям города, предместьям и окрестным селениям, что  подходит
неприятель.
   На востоке небо краснелось, куда  ни  погляди.  Казалось,  море  огня
подступает к стенам града.


   Князь меж тем поспешил в  Замостье  и,  разбив  по  дороге  татарский
чамбул, о чем сообщил горожанам Чихоцкий, занялся подготовкою к  обороне
этой крепости, и без того почти неодолимой, и за короткий срок превратил
ее в неприступную твердыню.  Скшетуский  с  паном  Лонгинусом  и  частью
хоругви остались в крепости под началом Вейгера, старосты  валецкого,  а
князь поехал в Варшаву просить у сейма средств для набора нового войска;
заодно он хотел принять участие в предстоящих выборах: на выборах должна
была решиться судьба Вишневецкого  и  всей  Речи  Посполитой  -  если  б
престол достался королевичу Карлу, то есть верх одержала военная партия,
князь был  бы  назначен  верховным  главнокомандующим  всех  войск  Речи
Посполитой и решающая схватка с Хмельницким не на  жизнь,  а  на  смерть
была б неизбежна. Королевич Казимир,  хоть  и  славился  мужеством  и  в
ратном  деле  был  весьма  искушен,  справедливо  считался   сторонником
политики канцлера Оссолинского, то есть политики переговоров и  уступок.
Оба брата не скупились на обещания, и каждый, как мог, старался привлечь
симпатии на свою сторону, а силы обеих партий были равны, и потому исход
выборов предугадать было невозможно. Приверженцы канцлера опасались, как
бы Вишневецкий благодаря растущей славе и популярности среди рыцарства и
шляхты не перетянул большинства на сторону Карла,  а  князь  по  тем  же
причинам стремился  лично  поддержать  своего  кандидата.  Потому  он  и
поспешил в Варшаву, убедившись, что Замостье сможет долго  противостоять
натиску соединенных сил Хмельницкого и крымского хана.  Львов,  по  всей
вероятности, можно было считать спасенным: Хмельницкому никакого не было
резону тратить время на осаду города, когда впереди его ждало Замостье -
истинная твердыня, преграждавшая путь к сердцу Речи Посполитой. Подобные
размышления укрепляли решимость князя и наполняли  бодростью  его  душу,
изболевшуюся за судьбу отечества, испытавшего столько ужасных  бедствий.
Теперь он был твердо уверен, что,  даже  будь  Казимир  избран  королем,
война неизбежна и страшный мятеж должен быть  потоплен  в  крови.  Князь
рассчитывал, что Речь Посполитая еще  раз  выставит  сильное  войско,  -
вступать в переговоры имело смысл лишь  при  поддержке  могучей  военной
силы.
   Погрузясь  в  свои  мысли,  ехал  князь  под  прикрытием   нескольких
хоругвей. При нем были и Заглоба с  Володыёвским;  первый  клялся  всеми
святыми, что добьется избрания Карла,  ибо  шляхетскую  братию  насквозь
знает и все, что надобно, из нее выжмет, второй  же  командовал  княжьим
эскортом. В Сеннице, неподалеку от Минска, князя ждала приятная, хоть  и
нечаянная встреча: он съехался с княгиней Гризельдой, которая для  вящей
безопасности из Брест-Литовска спешила в Варшаву,  справедливо  полагая,
что и князь туда  же  прибудет.  Радостной  была  встреча  после  долгой
разлуки. Княгиня, хотя обладала железной  твердостью  духа,  с  рыданием
кинулась в объятья супруга и не могла успокоиться несколько часов кряду.
Ах! Как же часты бывали минуты, когда она теряла надежду его увидеть,  -
и вот, благодарение господу, он  вернулся,  величайший  из  полководцев,
единственная надежда Речи Посполитой, и слава его  громка,  как  никогда
прежде, и почета такого не знал еще никто в роду  Вишневецких.  Княгиня,
поминутно отрываясь от  груди  мужа,  взглядывала  сквозь  слезы  то  на
исхудалое, почерневшее его лицо, то на высокое  чело,  которое  труды  и
заботы избороздили глубокими морщинами, то на покрасневшие от бессонницы
очи и вновь заливалась слезами, и  все  придворные  девицы  вторили  ей,
растроганные  до  глубины  сердца.  Наконец,   несколько   успокоившись,
княжеская  чета  проследовала  в  просторный  дом  местного  ксендза,  и
начались расспросы о друзьях, придворных и рыцарях, которые любимы были,
точно члены семьи, и неотделимы от воспоминаний о Лубнах.  Первым  делом
князь  поспешил  успокоить  княгиню,  озабоченную  судьбой  Скшетуского,
объяснив, что тот, терзаемый страданиями, ниспосланными  ему  всевышним,
потому лишь остался в Замостье, что не пожелал погружаться  в  столичную
суету, предпочитая врачевать  душевные  раны  трудом  и  тяжкой  военной
службой. Потом  князь  представил  супруге  Заглобу  и  о  подвигах  его