- Нет, нет, туда надлежит поспеть раньше, -  ответил  Заглоба.  -  Но
первая наша  задача  -  отвести  хоругвь,  чтобы  руки  развязаны  были.
Надеюсь, и князь нами contentus <доволен (лат.).> будет.
   - Особенно тобой, сударь.
   - Разумеется! Кто ему лучшие везет вести? Уж поверьте мне,  князь  не
постоит за наградой.
   - Стало быть, в путь?
   - Не мешало  бы  отдохнуть  до  завтра,  -  заметил  Володыёвский.  -
Впрочем, пускай приказывает  Скшетуский  -  он  у  нас  старший;  однако
предупреждаю: выступим сегодня - у меня все лошади падут.
   - Это дело серьезное, знаю, - сказал Скшетуский, - но, думается, если
задать им хорошего корму, завтра смело выходить можно.
   Назавтра и отправились.  Согласно  княжескому  приказу  им  надлежало
вернуться в Збараж и там ожидать дальнейших распоряжений.  Потому  пошли
на Кузьмин, чтобы, оставив в стороне  Фельштын,  свернуть  к  Волочиску,
откуда через Хлебановку вел старый тракт на Збараж. Идти было нелегко  -
дорога от дождей раскисла, - но  зато  спокойно,  только  пан  Лонгинус,
шедший о сто конь впереди, разбил  несколько  банд,  бесчинствовавших  в
тылу региментарских войск. На ночлег остановились лишь в Волочиске.
   Но едва утомленные долгой дорогой друзья уснули сладко, их  разбудила
тревога: дозорные дали  знать  о  приближении  конного  отряда.  Вскоре,
однако, выяснилось, что это татарская хоругвь Вершулла -  свои,  значит.
Заглоба, пан  Лонгинус  и  маленький  Володыёвский  тотчас  поспешили  к
Скшетускому, а следом за ними туда же влетел вихрем запыхавшийся, с  ног
до головы забрызганный  грязью  офицер  легкой  кавалерии,  взглянув  на
которого Скшетуский воскликнул:
   - Вершулл!
   - Так... точно! - проговорил тот, с трудом переводя дыхание.
   - От князя?
   - Да!.. Ох, дух перехватило!
   - Какие вести? С Хмельницким покончено?
   - Покончено... с... Речью Посполитой!
   - Господь всемогущий! А ты, часом, не бредишь? Ужель пораженье?
   - Пораженье, позор, бесчестье!.. Без боя...  Разброд  и  смятенье!  О
боже!
   - Ушам не хочется  верить.  Говори  же,  говори  Христа  ради!..  Что
региментарии?
   - Бежали.
   - А где наш князь?
   - Отступает... без войска...  Я  к  вам  от  князя...  с  приказом...
немедля во Львов... Они идут за нами.
   - Кто? Вершулл, Вершулл! Опомнись, брат! Кто идет?
   - Хмельницкий, татары.
   - Во имя отца, и сына, и святого духа! - вскричал  Заглоба.  -  Земля
из-под ног уходит.
   Но Скшетуский уже понял, в чем дело.
   - Вопросы потом, - сказал он, - немедля на конь!
   - На конь, на конь!
   Кони  Вершулловых  татар  уже  били  копытами  под  окошком.  Жители,
разбуженные вторженьем отряда, выходили из домов с факелами и  фонарями.
Новость молнией облетела город. Тотчас колокола  забили  тревогу.  Тихий
минуту назад городишко наполнился  шумом,  лошадиным  топотом,  громкими
словами команд и гвалтом евреев. Население собралось  уходить  вместе  с
войском; отцы семейств запрягали возы,  погружали  на  них  детей,  жен,
перины; бургомистр с несколькими мещанами пришел умолять Скшетуского  не
уезжать вперед и хоть до Тарнополя сопроводить горожан,  но  Скшетуский,
имея четкий приказ поспешать без промедленья во Львов, не захотел его  и
слушать.
   Выступили сей же час, и лишь в дороге Вершулл, придя немного в  себя,
рассказал, что случилось.
   - Сколько Речь Посполитая стоит, - говорил  он,  -  такого  не  знала
краха. Что там Цецора, Желтые Воды, Корсунь!
   А Скшетуский, Володыёвский,  Лонгинус  Подбипятка,  припадая  к  шеям
лошадей, то за головы хватались, то воздевали руки к небу.
   - Нет, это выше человечьего разуменья! - восклицали  они.  -  Где  же
князь был?
   - А князь был всеми  покинут  и  от  дел  умышленно  отстранен,  даже
дивизией своей не распоряжался.
   - Кто же взял на себя команду?
   - Все и никто. Я старый служака, на войне зубы съел, но такого войска
и таких предводителей еще не видел.
   Заглоба, который особого расположения к Вершуллу не питал, да и  знал
мало, долго качал головой и губами причмокивал - и наконец промолвил:
   - Скажи-ка, сударь любезный, а не помутилось ли у тебя  в  очах  или,
может, ты частичное поражение за всеобщий разгром принял, ибо то, что мы
слышим, просто уму непостижимо.
   - Непостижимо, согласен, более того: я бы с  радостью  голову  отсечь
позволил, если б чудом каким-нибудь оказалось, что это ошибка.
   - А как же ваша милость ухитрился после разгрома прежде всех  попасть
в Волочиск? Не хочется допускать мысли, что первым дал  тягу...  Где  же
войска в таком случае? Куда бегут? Что с ними дальше сталось?  Почему  в
бегстве своем тебя не опередили? На все эти вопросы силюсь найти ответ -
но тщетно!
   В любое другое время Вершулл никому бы не спустил оскорбленья,  но  в
ту минуту он ни о чем ином, кроме как о  катастрофе,  не  мог  думать  и
потому ответил только:
   - Я первым попал в Волочиск, так как прочие  к  Ожиговцам  отступают,
меня же князь с намереньем направил туда,  где,  по  его  расчету,  ваши
милости находились,  дабы  вас  не  смело  ураганом  этим,  узнай  вы  о
случившемся слишком поздно; а во-вторых, есть еще причина: ваши  пятьсот
конников  теперь  для  князя  дорогого  стоят,  поскольку  дивизия   его
рассеяна, а большая часть людей погибла.
   - Чудеса! - буркнул Заглоба.
   - Подумать страшно, отчаянье берет,  сердце  на  куски  рвется,  слез
удержать не можно! - восклицал,  ломая  руки,  Володыёвский.  -  Отчизна
погублена,  обесславлена,  такое  войско  истреблено...  рассеяно!  Нет,
пришел конец света. Страшный суд близок, не иначе!
   - Не перебивайте его, - сказал Скшетуский, - позвольте закончить.
   Вершулл помолчал, словно собираясь с силами; несколько времени слышно
было лишь чавканье копыт по  грязи,  потому  что  лил  дождь.  Была  еще